Джордж Мартин - Воины

Я окликаю его:

— Капитан!

Когда он оборачивается, мой нож уже наготове.

Затем, стоя перед потрясенными людьми, я негромко произношу:

— Теперь Капитан я. Возражения будут? Отлично.

И я указываю на северо-запад, обратно в ту сторону, где стоят подпоясанные змеями идолы, а за ними лежит пересохшее озеро, а за ним — красные утесы.

— Мы все знаем, что никогда не отыщем империю. Но форт по-прежнему там. Ну так пошли! Сворачиваем лагерь и выступаем. Мы возвращаемся. Возвращаемся домой.

Бывший летчик, изготовитель саркофагов и бизнесмен, Дэвид Болл объехал пятьдесят стран на трех континентах, четыре раза пересек Сахару в процессе подготовки к написанию своего романа «Империи песка» и путешествовал по Андам на «Фольксвагене». Другие исследовательские поездки приводили его в Китай, Стамбул, Алжир и на Мальту. Он водил такси в Нью-Йорке, устанавливал телекоммуникационное оборудование в Камероне, реконструировал старые викторианские дома в Денвере и качал бензин в Гранд-Тетоне. В число его приобретших популярность книг входят масштабное историческое полотно «Железное пламя», упоминавшаяся выше «Империи песка» и современный триллер «Прогулка по Китаю». Дэвид Болл живет вместе с семьей в доме, который они построили в Скалистых горах.

В вошедшем в этот сборник зловещем рассказе он переносит нас в Марокко семнадцатого века и показывает душераздирающую игру в кошки-мышки, в которой победитель, если ему очень повезет, в награду получит смерть...

Пленник почувствовал, как что-то ползет по его животу, и, открыв глаза, увидел змею.

Это была гадюка; вялая и медлительная от предрассветного холода, она приползла на тепло его тела. Едва смея дышать, инженер медленно поднял голову и взглянул в угольно-черные глазки, бесстрастные, холодные и пустые, как его собственные. После первого тошнотворного приступа страха, прокатившегося по жилам, он глубоко вздохнул, с трудом веря в собственное везение. Всего лишь неделей раньше один из его людей, повернувшись во сне, придавил подобное создание — быть может, это же самое. Да, мучился он ужасно, но затем навеки освободился от этой жизни. После всего, через что пленнику пришлось пройти, — неужто наконец все решится так легко?

Инженер почувствовал, как колотится его сердце, когда он передвинул руку, предоставляя змее удобную мишень. Воздух был душным, почти что жидким.

Мелькнул раздвоенный язычок.

«Господи, пожалуйста, забери меня!»

Змея не обратила никакого внимания на протянутую руку. Подняв голову, она неотрывно глядела на инженера. Инженер смахнул ее. Змея уползла. Так и не укусила. Злясь все сильнее и твердо решившись спровоцировать змею, инженер ударил ее. Он почувствовал холод чешуи под рукой, но ни ожога укуса, ни прилива яда. Это был сон, всего лишь сон. Быть может, это султан снова жестоко насмехается над ним. Еще одна запись в султанском свитке, еще одна часть его судьбы, которую он не в силах изменить.

Потом это перестало иметь значение. Рептилия ускользнула прочь и скрылась в дыре в кладке, вслед за крысой.

Батист перевел дыхание и улегся навзничь. По щеке его сползла слеза. Жара уже начала просачиваться в метаморе, подземное помещение, которое Батист делил с пятью сотнями других рабов. Некогда здесь было сорок его людей, теперь же осталось всего шестеро. Остальных унесли болезни, голод, змеи, скорпионы, изнурительный труд, отчаяние, самоубийства, пытки и, конечно же, султан.

Он услышал призыв муэдзина, но шагов стражи пока было не слыхать. Было воскресенье, а по воскресеньям рабам-христианам давали лишних полчаса отдыха и даже возможность помолиться вместе. Теперь Батист услышал эту молитву знакомый рефрен священника, ведущего молебен у ручья, что протекал посреди подземного помещения: «Возрадуйтесь посреди страданий, дети мои, ибо такова воля Божья». Батист скривился. Да уж конечно, узники радовались — это слышно было по стонам, с которыми они встречали начало очередного дня.

Он так и лежал с закрытыми глазами, пока люк не открылся и на землю рядом с его головой не упал сноп света. Сверху сбросили веревочную лестницу. Хор стонов слился со звоном цепей и шумом толчеи: люди боролись за место у лестницы, по тому что того, кто поднимался последним, избивали за леность. Инженера всегда пропускали вперед, потому что Батист обладал властью над их жизнью и смертью. Большинство из них слыхало обычное приветствие, с которым обращался к нему султан: «Убьешь ли ты для нас сегодня, Инженер?»

Никто не хотел попасть в число приговоренных. Никто не пытался подружиться с Батистом, ибо узники знали, что э та дружба может стать роковой. Но главное — никто не пытался причинить ему вред, ибо все знали, что, пока Батист жив, умрут лишь некоторые из них. Если же Батист умрет — умрут все.

К тому моменту, как он поднялся навстречу очередному дню мучений, щурясь под ослепительным марроканским солнцем, Батист уже не был уверен, существовала ли та змея или примерещилась ему.

— Убьешь ли ты для нас сегодня, Инженер?

Он не в силах был сосчитать, сколько жизней назад впервые услышал этот традиционный вопрос султана. Сто? Тысячу? Люди умирали из-за его слабости и султанской скуки, люди умирали из-за игры и свитка, проклятого желтого куска пергамента, о содержании которого он мог лишь гадать.

Батист был солдатом, но никогда не считал себя убийцей. Он был инженером, правой рукой Вобана, знатока искусства осады. Вобана, способного построить все, что угодно, и разрушить все, что угодно. Вместе они придумывали гениальные методы атаки в бесконечных войнах Людовика XIV и превосходили их еще более блестящими методами защиты.

Батист любил парапетные стены с бойницами, и фортификационные укрепления, и все орудия войны, но находил грохот и зловоние самой битвы устрашающим. Он не любил трупы и кровь, загрязняющих его аккуратные траншеи, как не любил и разрушительное действие ядер, вгрызающихся в его нетронутые стены, не любил, на самом деле, убийство. Убийство нарушало законы Божьи и порядок его, Батиста, жизни. Да, его работа давала другим возможность убивать друг дружку быстро и эффективно, но его руки были чисты. Он был отделен от этого всего. Он любил элегантную точность своих чертежных инструментов и выходящие из-под них четкие рисунки. Во время битвы Батист часто сидел под вражеским огнем, склонившись над чертежом, позабыв о пронзительных криках людей, грохоте пушек и грозящей опасности, и конструкции, созданные в эти моменты, срывали вражеские планы и даже спасали жизни. Таков был дар Батиста: видеть вещи, которые еще не существуют, вещи, которые другие люди видеть не могли, а потом переносить увиденное на бумагу, чтобы другие могли воплотить его в земле, дереве и железе. После того как несколько таких вот созданных на поле боя конструкций доказали свою пригодность, Вобан лично объявил инженера гением и повысил по службе.