Алексей Семенов - Листья полыни

— Иного нам не остается, — рассудил Бильге. — Иначе наступит рассвет. Идем.

К огню приближаться не стали, но и далеко вправо не пошли, оставив костер в пятидесяти саженях по левую руку, как уверял Амрак, ибо ночью трудно определить расстояние на взгляд.

Они прокрадывались в ночь, и ночь кралась навстречу им, приходя с восхода, потому что и хвост ее был на восходе. Ночь в степи походила на огромную вороную лошадь, потому что можно было наблюдать, как проглатывает она пространство, наступая на место пастбища, как останавливается, чтобы тронуть траву, как ложится на отдых, как поднимается потом и стремительно уносится поутру. Здесь ночь пробиралась, мягко ступая, сквозь лес, точно большой и опасный зверь, охотящийся на неведомую дичь, и потому каждый, кто оказывался на пути у этого зверя, мог стать его добычей. Ночные духи, они же духи подземелий веннской страны, выходили на свою охоту, и никто не знал, где эти духи обретут образ и плоть и кому сегодня не миновать их клыков, клювов и когтей.

И ночь разорвалась вдруг перед ними. Красные когти, но не духов, а факелов пронзили мрак, и мрак рухнул, съежился, отшатнулся, обожженный, за стволы и уполз под корни, юркнул в кусты. Блеснули кольчатые брони воинов, и Бильге, едва успевший выхватить саблю и отбить первый удар, увидев клинок в последний миг, уголком глаза, вновь заметил среди напавших высокого и могучего воина с длинными рыжими волосами. Врагов было больше, к тому же четверо или пятеро его людей были убиты сразу из-за неожиданности нападения, и Бильге, не заботясь уже о том, чтобы пробиться отрядом, рассек кому-то, кто бросился ему навстречу, руку, вскочил в седло и помчался вихрем сквозь ночной лес, не оборачиваясь.

Позади звенели мечи, кричали мергейты и те, кто вышел против них, но звон и крики отдалялись, и темень и тишь все плотнее окружали его. И тут Бильге почуял, что зверь в его душе поднял острые уши, задрал морду и втянул воздух большим кожаным носом. «Вода там», — сказал волк, сверкнув желтым зраком, повертелся кругом, улегся… И снова пропал.

Бильге, уверенный теперь, что погони нет, пустил лошадь переступью, внимая темноте.

Должно быть, венны и люди края Зеленых Лугов порубили и ту дюжину, что оставалась от его сотни. Теперь надо было только добраться до большой реки и уйти за нее. Там он найдет новых воинов, но теперь он будет знать, что выбирать следует тех, в ком его волк почует собрата, чтобы хоть в одном из его сотни проснулся этот волк, когда будет нужно. Это волчье братство выживет и победит, кто бы ни взял в степи верх и какой бы закон ни поставил, ему не страшны будут злые духи, потому что волк не ведает добра и зла.

Бильге уже слышал шепот близкой реки и влажную прохладу большой воды, когда к звукам ночи вдруг примешался тихий перестук копыт. Где-то рядом брел конь, копыта коего были обмотаны тряпками.

Бильге остановил лошадь, бесшумно соскользнул с седла и тихо, точно и впрямь был серым лесным зверем, затаился. Лошадь брела явно сама по себе: то ли всадника на ней не было вовсе, то ли с ним что-то случилось. Вряд ли была это веннская хитрость. Бильге знал теперь, что веннов и вправду мало и, кто знает, пойди они вместе с Эрбегшадом, может, и все выбрались бы. Ныне же один Бильге прорвался за огненный круг веннских костров, а Эрбегшад, наверное, уже где-то за рекой.

Должно быть, лошадь брела к воде, пить хотела. Венны и их соратники что-то выкрикивали там, далеко позади. Костры давно скрылись из виду, но Бильге подозревал, что они празднуют победу или провожают погибших, а может, делают и то и другое сразу. Никаких звуков погони не было. А если венны умели красться по лесу неслышно и по нюху, то тогда Бильге был бессилен справиться с ними. Он выбрался к маленькой лужайке, поросшей молодыми елочками. Дальше, хоть и было темно, Бильге разглядел все более частую хвойную поросль. Там лес делался просторнее, и хорошо, что они не забрали слишком далеко влево: венны тогда не поленились бы искать Бильге. Он знал, что они видели, как он пробил себе саблей дорогу и юркнул в чащу, но позволили ему уйти. Вряд ли было это сделано из уважения к умелому в бою врагу или из боязни потерять еще двоих-троих, прежде чем беглец будет пойман. Бильге тоже отпустил бы врага, будь он на месте старшего среди веннов: люди и без того слишком устали от боя, длившегося целый день и полночи, и, если даже один или два врага уйдут за реку, большой беды от того не случится. Они или утонут, или пропадут в незнакомых и глухих краях.

Лошадь выбралась из зарослей, медленно переступая, задумываясь на каждом шагу, поматывая мордой, закутанной в тряпку. На седле, свесив на грудь голову, сидел человек, непонятно, живой или мертвый. Бильге разглядел, что в седле Кюлюг. Конь, остановившись на середине полянки, потянул шумно воздух и безошибочно двинулся в сторону затаившегося Бильге.

Сотник замер, ожидая нападения преследователей, но ничего не происходило. Конь подошел к кустам и ткнулся мордой в подставленные руки. Бильге слушались кони всех воинов его сотни и не дичились подходить к нему или подпускать к себе. Коню мешала тряпка, перевязывающая морду, ему было неудобно: затруднялось дыхание, а пить в такой маске было совсем невозможно. Бильге освободил животное от тряпки и погладил по морде, мокрой от ночной приречной влаги. Конь потянулся к нему, но сотнику нужно было узнать, что же случилось с Кюлюгом.

Кюлюг был жив и даже в сознании, но сознание это не было обычным. Мергейт был где-то далеко, в горячих и зыбких мирах. Только пальцы его держались в этом мире крепко, так сомкнувшись на конской сбруе, что Бильге не мог их разжать. Не разжались они и после того, как сотник уколол один из них острием ножа. Кюлюг не чувствовал боли. Он тихонько покачивался вперед-назад и что-то тихо бормотал про себя на каком-то непонятном языке. Он ничего не замечал вокруг себя, словно в него вселился дух. Бильге верил в духов, однако их не боялся. Он взял коня под уздцы и повел туда, где оставил лошадь. По-прежнему стояла тишь, ибо наступила самая глухая пора ночи — час Быка. Обычно по его истечении в степи спящие лошади начинают пробуждаться, и пастухам становится не так одиноко под огромным и далеким небом, на темной земле, полной призраков и зла. Лошадь Бильге, конечно, и не думала дремать и тихим ржанием приветствовала хозяина. Он успокоил кобылу и уже с двумя лошадьми и странным седоком на одной из них стал спускаться к долгожданной реке.

Пробираясь по лесу, он слушал бормотание так и не желавшего возвращаться в мир земли Кюлюга, зане чаща примолкла, дожидаясь предрассветных часов. Темп покачиваний Кюлюга и музыка его невнятных речей, пусть и бессмысленных для Бильге, были тем не менее знакомы. И тут Бильге осенило: это был один из тех мотивов, на какой слагали свои длинные песни погонщики верблюдов.