Робин Хобб - Кошачья добыча

Гилльям довольно возился рядом с ногами Розмари, а она была так поглощена работой, что совсем не заметила, когда тот скрылся из виду. Когда глаза её окончательно утомились натужно щуриться в тусклом полумраке, она свернула заготовку и огляделась вокруг в поисках сына. И у неё перехватило дыхание от увиденного. Со свойственной маленьким детям практичностью, мальчик, недолго думая, залез сам на кровать и мирно устроился сбоку постели, там, где обычно и засыпал вместе с нею. Маленький бугорок, видневшийся из-под одеялом рядом с Пеллом.

Она заколебалась, противясь пришедшему на ум решению. И решимости. Лечь ли ей спать на жёстком, выстланном плитняком, полу — и донести до Пелла, что она скорее замёрзнет от холода, чем заснёт близ него? Истребуй она себе местечко под одеялом — и как он расценит её поступок? Решимость не сдавать ему ни пяди — или, наоборот, жест, что она охотно вернётся к нему под крылышко, дай только знать? Розмари расправилась со своей нощной рутиной, как и задумывалось. Кем она была, неужто и вправду трусихой? Следовало ли ей сразу, как только он появился в воротах, наброситься на него с бранью, и визгом, лягаться, царапаться и кусаться? Она почувствовала было, как идея эта живит и горячит кровь, распаляя дух, — и тут же спешно отвергла восставшую перед глазами заманчивую картину. Пелл был бы в восторге. Однажды они уже пререкались так, бешено и зло, ещё до того, как девушка понесла Гилльямом. Он врезал ей, жестоко, что есть силы, дабы, так сказать, «привести в чувство», выражался потом. Униженно каясь и рассыпаясь в извинениях и заверениях вечной любви столь убедительно, столь искренне, столь истово, что она приняла на веру его обращение с нею. Глупая, наивная девчонка. Что если сбеги она от него ещё тогда? Что если не награди он её никогда ребёнком, не сожительствуй никогда с нею, не бросай никогда — и не возвращайся? Какой жизнью жила бы она сейчас? Подобно Хилии, с мужем и домом — и законным ребёнком на руках? Пристала бы к безопасной гавани, или нет? Бесполезно гадать.

Отложив прочь шитьё, женщина раздула угли, чтобы ночью было потеплее. А подойдя к двери, — протянуть верёвку от щеколды, чтобы обезопасить коттедж на ночь, — невольно задалась вопросом, чего же ей ещё бояться там, снаружи? Когда живое воплощение наихудших страхов уже проникло сквозь двери и теперь дремлет в её постели? Задув свечу, разделась до ночной рубашки из потёртой и износившейся фланели. Потом, крадучись, влезла под бок Гилльяму, балансируя почти на краю кровати. Одеяла, чтобы прикрыться, на ею долю уже почти не доставалось. Она было потянула его к себе за уголок, освободить хоть краешек; но, увы, с мыслью этой пришлось распрощаться, когда между нею и Гилльямом тяжело шлёпнулась кошачья туша. Удобно устроившись в мягкой ямке, окружённый со всех сторон человеческим теплом, Мармелад звучно замурлыкал. Розмари погладила его по спине.

— Давай, засыпай тоже, — прошептала зверю, и тот легко и бережно прикусил женщину за пальцы, довольно подтверждая, что ему в достатке хватает ласки.

Она проснулась, как и обычно, когда Пикки, петух, зашёлся своим утренним ку-ка-ре-ку. Выскользнув из кровати, подхватила с собою и Гилльяма, отправившись на задворки дома — оправиться, прежде чем малыш может вымочить постель. Трясясь от холода, они поскорее заторопились назад, пробежавшись по мокрой от выпавшей росы траве, — и спешно оделись в тусклом свете каморки. Пелл всё ещё отсыпался. Розмари выпустила кур во двор и перевязала корову на свежую делянку. Вооружившись топором, расщепила полено на растопку, чтоб было чем оживить очаг. Перенесла щепу к дровам и заставила огонь разгореться. Куры как раз снесли пару яиц, ужасно взволновав Гилльяма. Он было сам хотел отнести домой два бурых, тёпленьких, продолговатых комочка, но Розмари побоялась доверить сыну столь щедрый нежданный дар. Сидя за столом, малыш шурился, жадно пялясь на заветную парочку, в то время как мать уже начала смешивать молотый овёс с водой.

— Мы добавим яйца к подовым пирогам, и те выйдут просто изумительными на вкус, — сказала она ему, а то ребёнок уже весь извертелся от нетерпения. Объявился Мармелад и вскарабкался на хозяйский стул — проследить за готовкой. Усы кота с интересом вздёрнулись, раздуваясь.

— Тебе достанется кусочек от моей доли, — заверила она зверька. — Хоть сам ты и не думал поделиться той мышью, что споймал этим утром!

— А мама ест мышей! — воскликнул Гилльям, рассыпаясь мелким хихиканьем. В это мгновение они оба были счастливы как никогда.

А потом из затемнённого угла, где размещалась кровать, донёсся голос Пелла.

— И что у нас на завтрак?

Рука, перемешивавшая мокрый овёс, замедлилась как по мановению. Розмари созналась сама себе, что надеялась накормить их обоих с сыном, юркнуть как мышка в дверь и заняться прочими делами до того, как Пелл очухается ото сна.

— Я готовлю овсяные пирожки для Гилльяма, — сказала мужчине.

Пару минут был слышен только перестук ложки об стенки и дно чашки с овсом. Она спиной чувствовала (хоть и боролась с этим), что Пелл рассматривает её, лежа на кровати. Потом тот заговорил снова. Мягким, почти ласковым голосом, словно мысленно взвешивая что-то.

— Ты выглядела б моложе, носи по-прежнему волосы распущенными, как привыкла когда-то. Я хорошо помню ту тебя. С волосами, свободно льющимися вдоль скул на обнажённые плечи.

— Я не молодею с годами, а становлюсь старше, — грубо бросила Розмари.

Пелл расхохотался.

Она скатала два пирожка и поставила в горшок и на огонь, печься. Гилльям подтащил ближе маленький стульчик и, усевшись на него верхом, пристально засмотрелся, как готовится еда. Стулом звался простой кругляш бревна, подбитый снизу тремя деревяшками-ножками, но мальчик сам когда-то помогал матери соорудить его и теперь прям-таки пух от гордости за себя и своё творение. Стоило ему, поёрзав, усесться, и Розмари попыталась было войти в привычную колею домашних дел, по установленным самой негласным правилам, и озвучила вслух, рассказывая им обоим, себе и сыну, как протечёт сегодняшний день.

— Поев и помыв посуду, мы возьмём корзину и отправимся искать проклюнувшую по весне зелень, так ведь, дорогой? Может, нам повёзет и заодно отыщем парочку грибов. А ещё надо будет обязательно заглянуть на взморье, запастись топляком и притащить побольше домой на дрова. А после обязательно сходим к дому Серран, постираем за неё бельё и, возможно, добудем себе домой свежей рыбы к обеду.

— Рыбка! — радостно воскликнул Гилльям, захлопав в ладоши.

Розмари давно подметила, с какой быстротой малыш откликался на слова, так или иначе связанные с едой. Она понадеялась, что муж Серран остался на этой неделе с хорошим уловом и та расщедрится на добрую мену с самой Розмари. Сегодняшний день посвящался тамошней стирке. Следующая неделя знаменовалась подмогой Вдове Лиз в посадке сада. Да и пора стрижки овец была уже не за горами. Вдова Лиз говорила, что не откажется от лишнего подспорья, и в случае чего обещалась щедро расплатиться звонкой монетой. С большинством своих нужд женщина справлялась чистым разменом, услуга за услугой, но кое-что требовало твёрдой чеканки. Она перевернула пироги, поджаривающиеся на сковороде, и Гилльям вздохнул в счастливом предвкушении.