Робин Хобб - Кошачья добыча

Ради Гилльяма, ради пользы сына, она пыталась хранить спокойствие, молясь, чтобы голос не задрожал. Малыш же косился теперь в сторону отца с нескрываемым пытливым любопытством. Однако ж маленькое тельце его до сих пор был туго напряжёно, как свитая струна; и она по опыту знала, что он либо вот-вот зайдётся воплями, либо, так и быть, обождёт, увлечённо изучая, что творится кругом; словом, в расчёте на ближайшие мгновения, всё теперь зависло от них. Сама же она отчаянно желала, чтобы кроха не утерял нынешней своей безмятежности.

— Хилия? Хилия Бёрз? Да любой знает, что вся её семейка погрязла в уитской заразе! Они там у себя творят тварскую магию. Болтают на зверином наречии. И ты позволила ей подбросить какую-то дикую зверюгу в этот дом? Что, совсем мозгов лишилась?

Розмари легонько покачала Гилльяма, чуть подбрасывая, раз или два, в воздух, а затем усадила на высокий стульчик. Впрочем, близ стола хватало места лишь для двоих; она задалась беззвучным вопросом, приметил ли это Пелл? Как бы то ни было, решила просто продолжать заниматься привычной рутиной, словно не Пелл стоял перед нею, а какой другой докучливый посетитель, заявившийся незваным. Деловито сняла с огня кастрюлю с побулькивающим супом и, зачерпнув варева ковшом, опрокинула порцию в неглубокую гилльямову чашку.

— Тебе отлично известно, кто такая Хилия, — сказала ровно, стараясь ни перечить ему, ни подавать своим видом лишний раз повод для стычки. — Она была моей лучшей подругой с той поры, когда мы обе были ещё девочками.

— Разумеется, я знаю, кто она! А заодно, и что она из себя представляет на деле! Любой из соседей скажет, что все они мерзкие колдуны — с их звериными дарами, проклятыми узами Уита, вросшими в кость. Её мать разговаривает с овцами!

Вздохнув, Розмари легонько подула на гилльямов суп, чтобы немного остудить кипящее варево, а после водрузила чашку на стол. Сын радостно разулыбался. Горячая похлёбка перед носом затмила, окончательно и бесповоротно, незнакомца, объявившегося в их доме. Чувство голода никогда не покидало мальчика, постоянно маяча в глазах. Необычность эта одновременно и радовала, и пугала Розмари. Малыш будет есть и крепнуть до тех пор, пока у неё хватит сил и пищи, чтобы прокормить его, но не более. Она сняла с полки над камином полбуханки хлеба, тщательно обёрнутого в клок чистой ткани. Отломив кусочек, положила подле чашки мальчика вместе с ложкой.

— Кушай хорошенько, — предупредила ребёнка.

Трудно было не заметить взгляд, каким Пелл окинул еду. Розмари покрепче стиснула зубы. У неё и намерения не было предложить ему хоть что-то. Ну уж нет. Пускай попросит сам, если поимеет смелость. Делано не замечая его интереса, наполнила собственную чашку.

— Никто не знает наверняка , что её семья — Ведающие, — подчеркнула она твёрдо. — Да если и так, что ж дурного в их магии? Ничего, насколько мне известно. Шерсть с их стада — лучшая во всём герцогстве Бак. Они уважаемые люди в городе. Хилия с её мужем всегда были добры ко мне. И Мермелад — мой кот.

— И что с того? Даже с твоими заверениями, он может оказаться зверем, связанным Уитом, шпионящим за тобой с утра и до ночи. Я ни за что не позолил бы такому отродью водиться в моём доме. Тебя что, не заботит собственный ребёнок? Совсем не боишься, что он подцепит заразу от этой дрянной магии?

Подхватив в руку чашку с супом, Розмари взяла со стола ложку и другую четвертушку хлеба со столешницы. Пересев спиной к Пеллу, начала вдумчиво помешивать горячее варево. Картофель, капуста и лук. Порой она позволяла помечтать себе о ломте мяса. Бурая до красноты мясная похлёбка с толстыми шматами говядины, плавающими поверху. Жирная свинина, поджаренная до корочки на вертелах. Не вздумай и мечтать о том, чего не имеешь. Она бросила поверх плеча, не оборачиваясь:

— Уит не грязь и не зараза. Ты либо рождаешься с ним в крови, либо нет. Думаю, если бы вот так, запросто, можно было пойти и разжиться каждому Уитом, большинство косящихся с презрением на одарённых им уже давно помчалось и завладело бы щедрым даром. Готова поклясться, что добрая половина яростной ненависти к Ведающим — чистой воды ревность да зависть. — Зачерпнув полную ложку супу, она откусила хлебной корки.

Пелл зашёлся едким смешком — то ли с недоверием, то ли с издёвкой.

— Это оттого, дорогая, что ты принимаешь их на веру, — произнёс он враз охрипшим голосом. — Повидай ты хоть половину того, что довелось видеть мне, по-другому б заговорила.

Чтобы оглянуться на него, следовало повернуть голову. И обнаружить, что Пелл, взяв остаток краюхи, макает тот в котелок с супом и с аппетитом уплетает. Холодная ярость вспышкой пронзила виски. Она опустила глаза к собственной чашке и через силу заставила себя доесть. Гилльям наблюдал за отцом, а тот уже вновь обмакнул хлеб в похлёбку и теперь пробовал на зуб само варево. Оглянувшись-таки на Пелла, Розмари проговорила, кое-как сохраняя спокойствие, холодно и безразлично:

— И что же ты ешь, позволь спросить? Это, между прочим, был бы завтрак Гилльяма на утро.

— Вот это? — недоверчиво переспросил Пелл. — Тебе бы мясом его кормить, мясом. Особенно сейчас, когда он растёт. Мясом и яйцами и горячей кашей на завтрак. А не каким-то там супом. Не удивительно, что он такой… пугливый.

— Я кормлю его тем, что имею, — возразила она резко. Сочащееся меж слов осуждение обожгло до боли. Её заботила, терзала до одури, и часто, сама мысль, что Гилльяму не достаётся столько же, сколько другим детям. Женщина сличала и размеры его, и живость с другими мальчиками тех же лет и твердила себе упёрто, что он ни чем ни хуже тех, когда дело доходит до сверки. Но наступали дни, когда малыш просил добавки и «побольше», а у неё не было ничего, чтобы дать ему.

— Совсем скоро, почти вот-вот, куры начнут нестись, и у него появится яичница на завтрак. А потом корова разродится телком, и я надеюсь, что молока у неё хватит для двоих. — Розмари покончила с супом; ужин отнял немного времени, быстрее обычного. Если б не Пелл, она разрешила бы себе с Гилльямом ещё по кусочку хлеба.

Но незваный гость подчистую умял всё, что оставалось в котелке, вместе с последними крохами хлеба. Она бы сготовила поутру для Гилльяма подовых пирогов, оставь Пелл хоть что-нибудь из съестного. Когда тот наконец отставил горшок в сторону, Розмари решилась спросить напрямую:

— Чего ты хочешь? Зачем объявился здесь?

Он смотрелся удивлённым.

— Разве я не говорил тебе? Я вернулся домой. Дед оставил мне эту лачугу.

Молча она разглядывала его. Даже не думая просить, раз уж тот собирался остаться, иначе на ум бы ему пришло лишь одно: что она сама хочет этого. Вместо того отрезала начистоту: