Виталий Романов - Дай мне силы

Отсюда, сверху, все представляется другим. Даже маленькие фигурки, снующие с оружием в руках по пылающему городу, не выглядят страшными. Но Села знает, что их надо бояться. Им нужен сын, ее малыш. Будущий правитель этих земель, законный правитель. Его ищут по всему городу, кто-то пустил слух, что малыша нет в башне.

Королева Села теперь не страшна черным фигуркам. Даже преданные воины, которые умрут на лестницах, но не пропустят наверх врага, не защитят королеву от жаркого огня. Пламя уже лижет подножие башни, ползет по переходам, поднимаясь все выше.

Его не остановят мечи и арбалеты. Оно будет отнимать у воинов Селы ступеньку за ступенькой, этаж за этажом, и все, кто в башне, погибнут. А черным фигуркам всего лишь нужно знать, что маленький повелитель умрет вместе со своей матерью.

Взять приступом эту башню не удавалось никому. Кроме огня. Но Села не боится пламени. Она почти не слышит страшных криков солдат, отступающих шаг за шагом, сгорающих в огне, но пока еще удерживающих то, что предки королевы считали символом вечности. Села — у одного из окон, пристально вглядываясь в зеленую чащу. Королева ждет сигнала. Верные люди вывели ее сына из города, подземным ходом. Они спрячут малыша в надежном месте, позаботятся о нем, передадут в руки отца, если тот вернется. Или будут рядом, пока малыш не окрепнет. Воины, дававшие клятву верности королеве, расскажут потом Зуру, как умирала его мать.

Расскажут, как важно хранить великую башню, достающую пальцами до неба. Трудно дышать…

Звон стали внизу, на каменных лестницах, утихает. Там, на ступенях, почти никого в живых, ни тех, кто яростно прорывался вверх, сюда, ни тех, кто умирая, сдерживал неистовую тупую силу. Там не осталось людей, потому что башню не смог бы взять никто. Кроме огня. Как всегда — огонь. Он все ближе, он совсем рядом.

Потому так трудно дышать здесь, в верхних комнатах. Потому так ревет пламя в гигантской трубе, и кричат люди — свои, чужие, — сгорая в нестерпимом пламени…

Как трудно, Тулон, как трудно. Я хотела быть тебе любящей женой, а нашим землям — хорошей королевой. Я старалась делать твоих людей счастливыми, а славу рода — безграничной. Не получилось. Единственное, о чем мечтаю — чтобы остался жить сын. Может, ему повезет больше. Пусть мой костер будет платой за это.

Как трудно дышать… Уже не видно неба в открытых окнах — только черный дым.

Больше нет башни, достающей до солнца, Тулон. Только башня, достающая до вечной боли… Прощай!

Невидимые стены тоннеля вдруг изгибаются вниз. Скольжение превращается в стремительное падение. Стены пропадают! То, что когда-то раньше было Николаем, ныряет в пустоту. Нет, не в пустоту.

Бестелесный призрак падает на землю. На камни, крупные булыжники торговой площади. Больно. Почему больно? Разве существу без тела может быть больно?

Негромкий гул. И еще, в каждой клеточке: животный страх. Толпа вокруг, огромное количество людей, им всем страшно. И любопытно. Они ждут зрелища. И боятся… Тот, кто был Николаем, медленно поднимается на ноги, он — в толпе. Он — такой же, как все. Нет! Другой… Толпа волнуется, тихо бормочет слова на непонятном языке. Ждет. Николаю плохо видно. Он пробирается вперед, между людьми, но никто не видит его и не чувствует прикосновений. Нужно вперед, туда, к…

Огромная поленница. Сухие дрова. Столб. Это костер. Будущий костер. Молодая женщина. Она смотрит прямо перед собой и видит прозрачную тень. Женщина, прибитая к столбу железными скобами. Ведьма с безумными глазами. Какими? Безу…

Я? Прибита? Больно. Все тело… Так не бывает! Я, Николай Светлов, не могу быть прибитой к столбу женщиной, к которой обращены сотни горящих глаз… Вот сейчас… Как больно. Чего они ждут? Чего ждут. Пламени! Опять пламени, как тысячи раз до.

Животный рев. Трещат сухие ветви. Взлетает стена огня, закрывая площадь и перекошенные лица. Первый крик боли… Безумные лица, объятые страхом и страстью…

Жарко. Снова жарко. Николай резко отталкивается от стены огня, взмывает над площадью, объятой ужасом и ликованием. В пламени корчится ведьма.

И вдруг становятся понятны слова незнакомого языка, звучавшие внутри. "Ты будешь вечно гореть…" Вся толпа поет, вторя за человеком, стоящим ближе всех к костру, с крестом в руках.

Николай ловит взгляд корчащейся в пекле ведьмы. Взгляд, полный муки. И снова оказывается в огне. Как больно! Он с криком раздирает оковы, взмывая вверх.

Женщина нечеловеческим усилием вырывает руку из объятий стали. Горящую руку.

Палец обращен к Николаю.

— Зеркало! — безумный рот ведьмы корчится то ли от боли, то ли от смеха. — Ты зеркало!

— Вечно гореть!

— Зеркало!

Хохот мечущейся в пламени женщины взрывает сознание. "Зеркало". Невидимый тоннель подхватывает, сжимая со всех сторон, тянет за собой. Все сильнее и сильнее. Тащит, преодолевая сопротивление.

Внизу, все дальше и дальше, тает охваченная костром базарная площадь. Уже почти не слышно криков ведьмы… Огонь превращается в ослепительную точку. И тут же над тоннелем черной тенью нависает огромная башня. Она наклоняется, разбрызгивая искры во все стороны. Николай стремительно проносится мимо, только одна короткая мысль успевает пронзить сознание: "Зур". Башня с треском рушится вниз, на мертвый горящий город.

И сразу же — не вздохнуть. Осколки ребер застряли в легких, хочется кричать, когда огонь лижет ноги. Трудно умирать в горящем танке… Но кричать не получается. Нет воздуха. Лишь пузыри черной крови вокруг губ. Скорее бы.

Жарко. Пылает внизу маленький дачный домик, освещая черную ночь. По заснеженной дороге пробирается в сторону трассы тяжелый джип, басовито гудя мотором на пониженной передаче. Машина переваливается с колеса на колесо, медленно преодолевая ямы. Впереди уже видна дорога, слегка припорошенная снегом.

Свет мощных фар находит в темноте асфальтовую ленту. Чья-то рука внутри машины делает музыку чуть погромче.

Николай замирает, противясь воле светящегося тоннеля. На этот раз упругая сила, что тащила его вперед, послушно уступает. Прозрачная тень замирает высоко над внедорожником, прислушиваясь…

Вот рухнула позади крыша горящего дома. Столб искр взметнулся высоко вверх.

Но эти, в машине, даже не обернулись. Один из качков, роняя пепел прямо на лист бумаги, говорит вслух. Он, перевернув лист с паролем, медленно читает строки романа, который никогда не будет опубликован…

— Слышь, — отрываясь от текста, тычет пальцем в бок другого качка. — Прозаек-то про нас писал. Урод…

Прозрачная рука осторожно тянется в черноте зимней ночи к ползущей по сугробам машине. Прикасается. Яркий огонь вспыхивает на лакированной крыше джипа, мгновенно охватывает бак, мотор, колеса, ослепляя даже сквозь тонированные стекла. Трое людей с воплями ужаса вываливаются из утробы внедорожника. На их спинах пляшет огонь. Они катаются по земле, зарываются в снег, но такое пламя невозможно погасить водой.