Сергей Демьянов - Такая работа

Это просто такая штука, с помощью которой некто может попасть туда, куда просто так не доберешься. И ангел может. И кое-кто из тех, кого вы точно не хотели бы увидеть у себя дома в субботу вечером. Лестница, сплетенная Ником, вторым своим концом вовсе не в небеса упиралась. Во всяком случае, не в те небеса, которые вам бы понравились.

Мне они точно ни к чему были.

Когда я открыл глаза, лестница все еще висела передо мной, едва видимая — паутинка, натянутая среди деревьев. Это как с объемными картинками. Главное — суметь ее увидеть, потом уже не потеряешь. Я чувствовал ее подушечками пальцев. Тонкая шероховатая веревочка, связанная в кольцо. Все, что мне было нужно, — это найти одно-единственное утолщение на ней, крошечный аккуратный узелок. А потом суметь его развязать.

В общем-то несложно, только отвлекаться нельзя.

— Ну здравствуй, маленький ублюдок, — сказал Ник, разглядывая меня с тем интересом, с которым энтомолог разглядывает насаженную на булавку бабочку. Надо сказать, чувствовал я себя похоже, но хоть не сдох сразу. И то хорошо.

Я забрал у него Марго. Ладно, пусть не я. Пусть Люс, это дела не меняет. Медиум, через которого он призывал своего чокнутого монстра, теперь был ему недоступен. Это должно было лишить его силы. Теоретически. Так, кажется, сказал Рашид.

Вообще-то это здорово — знать, что не только ты можешь ошибаться. Но не в этом случае.

Цыбулин молча стоял в двух шагах от меня. Я мог бы решить, что он просто растерялся. Мало кто не растеряется, если у него внезапно отнимут все полномочия и пообещают убить. Только полковник был крепким орешком. Грецким или, может быть, даже бразильским. Бледный, с плотно сжатыми губами, он неотрывно следил за мертвым парнем, выбирающимся из могилы. А правой рукой очень медленно подбирался к пистолету, спрятанному в подмышечной кобуре. Вид у него был такой, как будто он за сердце схватился.

Ник на него не смотрел даже — я его гораздо больше интересовал.

Он протянул ко мне правую руку, не убирая левой с надгробия, — и чужая сила потекла по моей коже. Влажное, скользкое ощущение, как будто угодил в болотное «окно» и теперь не очень понимаешь, как выбираться. Сила была как вода, поднимающаяся от ступней до самой макушки, плавно и неостановимо. Я услышал вскрик Карима — короткий, как будто кто-то неожиданно врезал ему и тут же зажал рот. Отличаться от нормальных людей всегда не слишком приятно, но в нашем случае — особенно. Ник оживил свою лестницу одним движением — так включают гирлянды на Новый год. И мы оба почувствовали это.

Под ногтями у меня ныло, как будто я содрал их и сам не заметил, как это вышло. И царапины снова начали кровить. Плохой знак. Я так говорю не потому, что крови не переношу или что-нибудь еще в этом роде. Так всегда бывает, если сила, с которой ты столкнулся, тебе не подходит. Это случается гораздо чаще, чем вы думаете. Не то чтобы хорошие парни не могли использовать злую магию, или наоборот. В силе нет ни зла, ни добра. Все намного проще. Наверное, вы слышали о том, что европейцы не пьют квас, а у азиатов нет фермента для переваривания молочного белка. Магия принципиально ничем не отличается от продуктов, которые вы едите каждый день, просто ее нельзя купить в магазине.

От некоторых ее видов меня выворачивает.

От других наверняка вывернуло бы вас.

— Я рад, что ты рискнул навестить меня, брат, — сказал Ник. — Может быть, ты думал, что бог направляет тебя, чтобы ты счастливо избегнул всех ловушек, но это был я. И ты оказался достаточно глупым, чтобы дойти до конца. Признаться, я страшно этому рад. Потому что ты, пожалуй, единственный из всех этих… — он усмехнулся, — гуманистов, кто способен хотя бы понять, что я делаю.

Он совершал ту же ошибку, что и раньше. Злой Темный Властелин был слишком честолюбив, чтобы убить нас всех просто так. Он хотел, чтобы я оценил красоту его замысла и признал, что он круче меня и вообще круче всех, кого я знаю.

Осталось понять, смогу ли я воспользоваться этой его ошибкой.

— Что ж, очень жаль, — холодно сказал Караев, сделав вид, что ему все понятно. — Убить его.

Обалдеть можно. Большой парень командовал. Вокруг нас черт знает что творилось, меня скрутило в пирожное «Улитка», у Карима глаза были совершенно стеклянные, Цыбулина била мелкая дрожь, плохие парни приперли нас к стенке, а он — командовал.

У некоторых чувство собственной важности так велико, что за ним больше ничего разглядеть не получается.

Мары клубились вокруг нас, как густой туман, и ветер перемешивал его. А за спиной у Ника, плечом к плечу, как юные ленинцы, вставали мертвые. Они чуяли меня так же, как я ощущал их. Один, второй… Третий. Еще пара, очень старые, похожие друг на друга, как две мумии из Пушкинского музея. Черт! Откуда их взялось столько? Черенок лопаты жег мне руки, но разжать пальцы и выпустить его я не мог.

Вонзить лопаты в кладбищенскую землю в нашем случае было все равно что тюкнуть по яичной скорлупе. Теперь то, что скрывалось внутри, знало, что пора выбираться наружу. Земля просто выпускала то, что ей принадлежало. Хотя нет, не совсем так. Она выхаркивала мертвецов, как туберкулезник выхаркивает кровь и слизь, бывшую когда-то его легкими. Честно сказать, я не был уверен в том, во что превратится это кладбище после того, как мы отсюда уйдем.

Если мы отсюда уйдем.

Ну да, сегодня я был пессимистом. Вы бы тоже им стали на моем месте.

Из-за деревьев начали стрелять, вот только не совсем туда, куда предполагал Караев. Я не знаю никого, кто был бы способен отклонить пулю. Нет такой магии, которой можно было бы ставить щиты, как в анимэ или компьютерных играх. Но есть кое-что, способное сбить прицел даже самому хорошему стрелку. Очень трудно целиться, если у тебя руки трясутся и перед глазами дрожит кровавая пелена. Или тогда, когда кто-то выскакивает из темноты и вцепляется зубами тебе в рожу.

В темноте кричали.

Ник улыбался, наблюдая за тем, как подстреленный майор оседает на землю. Кровь мгновенно пропитала серые брюки со стрелками. Две или три мары, отпихивая друг друга, принялись жадно лакать горячую красную жидкость. Это была хорошая жертва, но не такая хорошая, как если бы снайпер убил майора.

Как все низшие духи, мары любят кровь, но смерть они любят больше. Раненый человек напуган и уязвим, даже если его не в первый раз подстрелили. Честно, это гадкое ощущение, и к нему нельзя привыкнуть. Вот только когда нормальный человек умирает, он обычно куда больше пугается. Большинство людей не помнит, как это происходило с ними в прошлый раз. Они думают, что с ними случилось что-то особенное.

Что-то непоправимое.

И не надо мне сейчас говорить о далай-ламе и прочих продвинутых чуваках.