Андрей Уланов - На всех хватит!

— Не злись, — мягко сказала Гвен, приседая на край моего окопчика. — Алан знает, что делает.

— Знает или думает, что знает?

Я скормила очередной патрон в окошко «винчестера». Мой старичок не пережил взрыва вагона, а этот новый — когда я разобрала его, кое-где еще поблескивала заводская смазка, — 44-го калибра карабин был чуть тяжелее. Впрочем, бегать мне с ним сегодня не придется… черт, скоба все же ходит туговато. Новый-новехонький… не думаю, что бывший владелец добыл его в честном бою.

— Он один из лучших охотников Европы.

— Охотно верю, Гвен. Но! Одна маленькая, незначительная деталь — здесь не Европа! Или Маккормику было недостаточно одной смерти, чтобы заметить эту подробность?!

— Ты злишься.

— Да, злюсь, — последнее слово прозвучало в унисон с лязгом затворной скобы. Здорово прозвучало — надо будет запомнить и использовать при случае.

— Поверь, у него достаточно опыта…

— Достаточно для чего? И какого опыта? Проклятье, он посадил нас с Дэйвом напротив — чтобы мы перестреляли друг друга?

— Ты злишься, — повторила Гвен. — И в тебе сейчас говорят эмоции, а не рассудок. Поверь, все пройдет нормально.

— Надеюсь, — буркнула я.

Последняя тлевшая у меня искорка надежды — что мне удастся убедить в своей правоте хотя бы Гвендолин и воздействовать на Маккормика через нее — медленно угасла.

— Где будешь ты?

— Там, — коротко сообщила рыжая докторша, кивнув в сторону дороги. — Присмотрю, чтобы на этот раз спасшихся бегством не оказалось.

— На этот раз?

— В отличие от поезда, — пояснила Гвен.

— Интересно, где же собираешься затаиться «там»? — усмехнулась я. — Или в число твоих многочисленных талантов входит умение оборачиваться кактусом?

— Мои таланты, — загадочно отозвалась доктор Рин, вставая, — очень разнообразны.

В этой команде, похоже, не было принято желать удачи перед боем — или они просто во всем брали пример со своего молчальника-Старшего. Поэтому я ограничилась тем, что трижды наспех пробормотала короткую молитву пресвятой Деве и трижды коснулась губами крохотного серебряного крестика. Затем свернулась и медленно натянула на окопчик усыпанное пылью одеяло.

Теперь мое укрытие нельзя было заметить, даже подойдя вплотную к нему. Разве что наступить.

Поправка — его наверняка можно будет обнаружить по запаху. Капельки пота резво сливались в потеки и ручьи, а моему дыханию позавидовала бы любая выброшенная на берег рыба. Или загнанная до полусмерти лошадь.

Через полчаса у меня затекла шея. Еще через час я попросту перестала чувствовать поджатые под себя ноги. Да уж, по сравнению с этой чертовой норой место моей предыдущей засады — яма под корнями — было настоящим раем на земле!

Потом я умудрилась почти задремать. Или это аукнулся давешний полет в компании курицы — но я битую минуту тупо пялилась на Маккормика, вышедшего на середину дороги, прежде чем сообразила, что это — сигнал! А сообразив, лихорадочно завозилась в своей норе, пытаясь вспомнить, в какой из многочисленных карманов спрятала пузырек с эликсиром.

Пузырек отыскался в правом нагрудном кармане рубашки. Это было не одно из моих привычных снадобий — пузырек вручила мне доктор Рин, — и мне оставалось лишь надеяться, что содержащееся в нем зелье успеет подействовать до того, как начнется ожидаемое веселье. А если не успеет… нет, об этом лучше даже не думать!

Эликсир подействовал почти мгновенно — изнуряющая духота на миг сменилась жгучим морозом, а затем я попросту перестала ощущать… эту… как ее… температуру окружающей среды! В ушах возник ровный гул, снизился до едва заметного шума и тоже пропал — а вместе с ним пропало дыхание. Зато я услышала шелест песка, скрежет камешков под сапогами сидящего на обочине Хьюго. Склонившись над когда-то белым обрывком полотна, он старательно изображал, что заинтересован одним-единственным на свете предметом — большой пузатой оплетенной бутылью. Запах текилы я тоже чувствовала — даже слишком явственно. Кажется, де Танвилль решил подстраховаться, окропив содержимым бутыли не только свою рубашку, но и пару ярдов земли вокруг себя.

Тени от кактусов вытянулись и расплылись — вокруг прежних четких черных полос возникла неясная полоса… октарина?

А затем я услышала стук подков.

Они приближались медленно — навьюченные мулы не любят быстро бегать, да и человеческие ноги после многих часов ходьбы по здешним тропам превращаются в две отнюдь не карточные колоды. Что вовсе не добавляет прыти их обладателям. Ближе к вечеру мысль о близком привале вдохнет в них новые силы, но сейчас косматый огненный шар висит еще высоко над горизонтом.

Интересно, почему они попросту не взяли больше лошадей? И почему всадники не едут впереди, в дозоре? Проклятье, а ведь Маккормик, держу пари, знал, что никакого дозора не будет — ведь после первого же испанского слова весь его маскарад не будет стоить и цента!

По крайней мере, во всем остальном его пророчество сбылось до деталей. Тринадцать человек… то есть тринадцать существ, выглядящих людьми. Две лошади и пять мулов. Всадники в дорогих, явно европейского покроя костюмах для верховой езды — редкость для здешних мест, но иные благородные идальго порой наряжаются не хуже. Пешие — в добротных пончо и не менее добротных сапогах. Семеро с ружьями, причем трое идущих впереди несут их в руках, а остальные четверо — на плече, но прикладом вверх, так что тратить лишнюю секунду на то, чтобы скинуть ремень, им не придется. Надо думать, пояса остальных тоже не пустуют…

Пожалуй, я не прочь была бы иметь пару-тройку этих парней на нашей стороне — чтобы хоть немного уравнять шансы.

А затем эликсир подействовал по-настоящему!

Мир вокруг меня вздрогнул, когда возникший под сердцем ледяной комок взорвался мириадами игл. Звуки исчезли. Точнее, теперь я не слышала их, а видела — в виде зыбкой дрожи воздуха, расходящейся от опускающихся копыт. Копыта опускались очень медленно.

Те, кто плетется в хвосте, вот моя цель, напомнила я сама себе, поудобнее упирая приклад в потертую кожаную нашлепку на плече. С теми, кто впереди, шотландец и крестоносец собираются разобраться самостоятельно.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем шедший впереди грузный бородач остановился в трех ярдах перед Маккормиком. Из его раскрытого рта вырвалась очередная волна воздушной ряби — на миг я даже забеспокоилась, что он своим ревом сдует с лица шотландца толстый слой пыли, скрывший до поры европейскую бледность. В следующий миг это перестало иметь значение — поднявший голову де Танвилль почти без замаха метнул короткое копье с широким, похожим на лист серебряным наконечником в ближайшего всадника.