Виктория Угрюмова - Некромерон

Каково же было их удивление, когда Зелг да Кассар, волнуясь и запинаясь, поведал им, что они могут — да что там могут, просто обязаны отбиваться от созданий мрака, ибо никакой смысловой нагрузки их гибель в данном случае не несет. И Неизвестными солдатами, павшими за Отечество, им не стать, потому что твари Бэхитехвальда питаются ими как бродибутерами, а не сражаются на равных.

То-то было криков и визгу.

Однако быстро опомнились и взяли себя в руки. Стали приглядываться, понемногу учиться, держа в уме, что на учебу и приглядывание осталось немногим больше четверти часа Оказалось, что только у яростного минотавра да некоторых его соратников получается изводить мерзкую нежить. Изо всей тиронгийской армии этим высоким искусством овладел только граф да Унара да еще маркиз Гизонга.

Огорчились.

Сильно огорчились, но приняли решение организованно отступить. То есть сбежать с поля боя к драконьей бабушке. Как говорится, не до жиру, быть бы живу. Однако всех организованно отступавших в массовом порядке в самых разных направлениях, с разной скоростью и самыми разнообразными выкриками ждало жестокое разочарование: Бэхитехвальд, как выяснилось опытным путем, не имел привычки отпускать свои жертвы, бросая их на произвол судьбы. Он эту их судьбу уже спланировал и организовал, и никакие протесты и самые активные меры на него не действовали. И пусть он еще не полностью проявился в Ниакрохе, но прочно удерживал всех, кто попал в сферу его притяжения, как кровожадный кракен удерживает свою добычу.

Правда, можно было относительно свободно перемещаться по полю. Вернее, бывшему полю, а нынешнему лабиринту извилистых улиц, которые сбегались у выхода в какой-то уму непостижимый тоннель, где метались по стенам всполохи света и тысячи жаждущих тварей нетерпеливо толкались, стремясь первыми попасть к пиршественному столу, коим они представляли себе обе армии.

— Ну что с вами делать? — взял слово Такангор. — Бегайте от них — к нам. А мы пособим.

Он окинул взглядом тоннель и толпы теней, ковыляющих в направлении черного замка, прорастающего сквозь кассарийскую крепость, и выдохнул:

— Сколько же их! Это что, и ужина не предвидится?!

— Ты их не перебьешь в одиночку, — сказал Думгар.

— Я не один.

— Когда станет горячо, кроме тебя, боюсь, никто не справится.

Шерсть на загривке минотавра встала дыбом, глаза налились гранатовым пламенем. Он нетерпеливо переступил копытами и поудобнее перехватил топор.

— Не поможет, — сказал Альгерс. И голос его дрогнул.

— Это конец, — обреченно проговорил Юлейн, наблюдая за неиссякающим потоком потусторонних созданий.

— Это только начало, — ухмыльнулся Такангор.

Игра не закончена, пока она не закончена.

— Капрал Мумеза в распоряжение вашего превосходительства явилась! — И во тьме нарисовалась старушечья хрупкая фигурка в шляпке набекрень. — Отряды стражей порядка под командованием главного бурмасингера Фафута к бою готовы. Равняйсь! Смир-на! Равнение на мою шляпу!

— Рады стараться, вашество! — нестройно прогудели стражники.

— Мадам! — восхитился доктор Дотт, галантно склоняясь к руке бравого капрала. — Как вам это удалось?

— Ребята познакомились с… вальдом, потом с альтернативой, — смущенно пояснил Фафут, — мадам капрал обрисовала нам перспективы, которые она гарантирует в случае позорного и панического бегства. Ну и вот так все сразу окрылились и вдохновились верой в победу.

Фафут подошел поближе к своему непосредственному начальству и тихо-тихо доложил:

— Зверь, а не мадама. Вот это все, что сейчас на нас лезет, — он потыкал в сторону тоннеля, — это все цветочки по сравнению с этим божьим одуванчиком. И подручная у нее просто… у-ух! Зыркнет, и все, ноги отобрало, руки отобрало, зенки выпучишь, челюсть отвалишь, и поминай как звали.

— Горгона, — пояснил мрачный граф.

— Оно и правда, но как-то нехорошо так о даме отзываться. Невежливо. Хотя точь-в-точь как моя теща. Горгона и есть.

— Что же плохого в том, чтобы верно определять род, из которого происходит упомянутая тобою дама. Насколько мне известно, в Виззле с незапамятных времен обитает Горгона.

— Горгонида, — поправил Альгерс.

— Прошу прощения, — сказал граф. — Горгона. Мессир Зелг, мне нужно сообщить вам нечто чрезвычайно важное.

— Он здесь? — отозвался безмятежно герцог. — Да, спасибо, я знаю. И приблизительно догадываюсь почему. Мне вот князь все объяснил. Потом поговорим, господин…

— Да Унара, — представил король. — Где мои манеры? Никого не познакомил.

— После разберемся, — буркнул сердитый Иоффа, плавно перетекая обратно в оборотня. — Ох, и работенки же предвидится.

Но тут случилось непредвиденное. То ли никто прежде о таком не слышал, да и откуда, собственно говоря? То ли Валтасей да Кассар не успел, не смог, не захотел либо по какой иной причине не поведал своим потомкам об этой особенности их подданных; то ли у его подданных такой именно особенности не обнаружилось. Но кто теперь разберет за давностью лет?

Известно одно: когда одна из материализовавшихся теней подскочила к костеланге, выбрав себе жертву, события стали развиваться несколько иначе, чем предполагалось.

Подвергшийся нападению скелет был настоящим красавцем и модником. Росту он был непомерного, так что носом упирался в плечо Такангору. Череп его был надраен, расписан премилыми рисуночками и добротно полакирован. Кости тоже оказались тщательно ухоженными; шикарный плащ был наброшен на костлявые плечи, вокруг талии был застегнут драгоценный браслет с премиленьким брелоком в виде черепа дракона. Его щит и меч, явно видавшие виды, тем не менее вызвали бы восхищение у любого оружейника.

В общем, не скелет, а мечта, если вы склонны мечтать о скелетах.

Когда кривое, немилосердно изогнутое существо, похожее на скрюченную обезьяну без кожи и с кровавыми впадинами вместо глаз, облепило его всеми шестью конечностями и с чавканьем и урчанием выпустило из тела какие-то короткие, активно шевелящиеся отростки, все инстинктивно отшатнулись.

Только Такангор набычился и в ярости ринулся на помощь своему солдату.

Он не успел сделать и двух шагов, когда тварь издала отчаянный вопль на таких обертонах, что у всех заныли зубы и заломило в затылке, будто в голову настырно протискивали холодный тупой кол. Она дернулась, пытаясь оторвать свои многочисленные щупальца, забилась в конвульсии. Если прежде ее цвет более всего соответствовал цвету сырого, гниющего мяса, то теперь она выглядела так, будто ее испепелило. Плоть посерела и стала осыпаться золой и пеплом, и процесс этот был неостановим. «Обезьяна» застонала, но стон вышел тихий, едва слышный. И истаяла так же, как и появилась в этом пространстве.