Лорел Гамильтон - Поцелуй мертвеца

— Я хочу, чтобы Вы выполняли свою работу, маршал Блэйк!

— Я выполнила свою работу, лейтенант,— показала я ему на кучу тел, лежавших на полу неподалеку от нас.

—Нет, Вы выполнили ее лишь на половину, Блэйк. — Он стоял так близко от меня, что верхняя часть его тела практически давила на меня. Многих запугал бы настолько крупный бугай, нависающий прямо над их лицом; меня, не особо. Я уже столько времени провела с вампирами и оборотнями, рычавшими мне в лицо. Человек, не важно, насколько он был разъярен, просто не производил на меня подобного впечатления. Кроме того, существовала часть меня, которую привлекал гнев, так же как любителей вина могла бы привлечь бутылочка их любимого напитка отличного качества. Я могла чувствовать его ярость на своем нёбе, будто уже испила от нее и все, что мне оставалось сделать, это шевельнуть языком и просто ее проглотить. Я приобрела способность питаться энергией гнева — разновидностью энергетического вампиризма, до которого закон еще не добрался, поэтому с моей стороны не было бы противозаконным впитать всю эту злобу в себя, но если бы кто-то из наших сверхнормальных копов в помещении почувствовал, чем я занимаюсь, могли возникнуть вопросы. А Биллингс уж точно заметил бы, что в его эмоциях кто-то копается. Я вела себя прилично, но моя очарованность гневом помогла мне напомнить о моем темпераменте и не особо беспокоиться о его.

Мой голос был спокойным, почти сухим, пока я все выговаривала в его раскрасневшееся лицо. Моя реакция на него была миролюбивой, потому что я не хотела распалять его гнев, и подпасть под еще большее искушение все же покормиться им, сверх того, что я уже испытывала. Оба погибших офицера были из числа его людей. Он имел право злиться, и я знала, что пока он на мне срывается, он может сдерживать скорбь. Люди готовы на многое, лишь бы сдержать первую волну истинного, вызывающего тошноту горя, потому как стоит тебе ее испытать, кажется, словно она никогда тебя уже не оставит, пока со всем этим не будет покончено. Существуют пять стадий скорби. Отрицание — первая из них. Когда ты увидел лежащие у твоих ног тела, трудно не пропустить ее, но не всегда следующие стадии идут по порядку. Скорбь не аккуратная череда этапов. Можно перепрыгивать с одного на другой, можно застрять на том или ином, а может случиться так, что вы вернетесь к тому, который уже пережили. Скорбь это не что-то ясное и упорядоченное. Она запутанна, и от нее хреново. Биллингс хотел на кого-то кричать, а я просто удобно подвернулась под руку; в этом не было ничего личного, я это знала. Я стояла на пути его крика и позволяла ему меня обволакивать, проходить сквозь меня. Я не купилась на все это, и искренне не принимала его на свой счет. За эти годы слишком много людей мне кричало в лицо, в то время как дорогие им люди лежали мертвыми на земле. Люди жаждали мести, они думали, что после нее им станет легче; иногда так и случалось, иногда — нет.

— Я закончу работу Биллингс, но в первую очередь мы должны убрать отсюда задержанных.

— Слышал, ты подобрела; видимо, так и есть.

Я подняла бровь.

Зебровски оставил людей в форме, которым раздавал указания, чтобы те охраняли вампиров, все-таки он был здесь старшим офицером РГРСС. Он окликнул, почти бодрым голосом:

— Биллингс, Анита убила трех вампиров, пока те в нас стреляли. Я зацепил одного, но именно ее пули прикончили этих троих. Неужели ты хочешь, чтобы она была еще безжалостней? — Его лицо выражало такую же искренность и дружелюбие, как и его интонация. Он тоже понимал, каково терять своих людей.

Биллингс повернулся к нему — любая мишень подойдет:

— Я хочу, чтобы она выполнила свою проклятую работу!

— Выполнит, — ответил Зебровски, сделав примирительный жест рукой, — Она сделает это, как только мы уберем кое-кого из толпы.

— Нет, — отрезал Биллингс, указывая на закованных вампиров. — Я хочу, чтобы они видели, что произойдет с их друзьями. Я хочу, чтобы они знали, что произойдет! Я хочу, чтобы они увидели это! Я хочу, чтобы они, черт подери, поняли, что ждет каждого, абсолютно каждого из них. Эти проклятые кровопийцы не смеют убивать копов в Сент-Луисе и не умереть после этого. Только не здесь, не в нашем городе. Они должны к хуям сдохнуть за это и я требую, чтобы Блейк выполнила свою чертову работу и показала этим ублюдкам, что их ждет! — Он закончил последнее предложение наклонившись так близко к лицу Зебровски, что слюна попала на его очки.

— Ладно, Рэй, давай-ка прогуляемся.

Зебровски коснулся его руки, пытаясь увести Рэя подальше от тел, вампиров и меня.

Биллингс, чье имя, очевидно, было Рэй, отдернулся от прикосновения и направился в сторону закованных и стоящих на коленях вампиров. Они отреагировали, как люди: отпрянули, с проявившимся на их лицах страхом. Боже, все они умерли совсем недавно, поэтому их лица были настолько человеческими.

Один из полицейских немного неуверенно преградил ему дорогу, начав:

— Лейтенант...

Биллингс, достаточно сильно, чтобы тот споткнулся, оттолкнул с дороги стоящего ниже себя офицера. Мужчина потянулся за своей дубинкой, но не мог ее применить против лейтенанта, а с учетом двенадцати дополнительных сантиметров роста и еще как минимум двадцати двух дополнительных килограмм мышц числившихся на счету у Биллингса, офицер, лишенный весомых физических аргументов, отступил без вариантов. Блядь.

Биллингс сграбастал своими огромными ручищами одного из ближайших к нему пленников и, вздернув, поставил того на ноги. Им оказался один из подростков, но Биллингс, равно как и я, не считал его таковым.

— Биллингс! — крикнула я

Если он и слышал меня, то виду не подал. Крикнул Зебровски:

— Рэй!

Раздались и другие окрики, но казалось, он никого из нас больше не слышал. Он замахнулся, его кулак был уже наготове, но я тотчас оказалась рядом, схватив его за руку. Не знаю, кто больше был поражен, что я умудрилась вовремя туда добраться, чтобы предотвратить удар — он или я. Я действовала достаточно быстро, чтобы подоспеть до того, как он ударит арестованного, но недостаточно для того, чтобы встать на пути удара, и весу мне не хватило, чтобы не дать ему совершить замах. Я подлетела в воздух, все еще цепляясь за него, как маленькие дети, качающиеся на руках своих отцов. Я сбила его баланс, чтобы он не ударил мальчишку. Он отстал от парня, упавшего на пол, потому что тот не способен был маневрировать из-за цепей. Биллингс развернулся со мной, все еще болтающейся у него на руке. Свободной рукой он схватил меня за волосы, словно собирался метнуть через всю комнату, а я просто среагировала, позволив себе сделать то, чего так жаждала с того самого момента, как чистое, алое пламя его гнева коснулось меня — поглотила его ярость. Я впитала ее через пучок мышц на его руке, за которую цеплялась, через переплетение его пальцев на моих волосах, через груду его такого большого и крепкого тела рядом с моим настолько меньшим. Пока он тяжело и громко дышал, я осушала его гнев через биение его сердца, пульсацию крови, и пока я поглощала густое, алое пламя ярости, я чуяла его находящуюся так близко кожу: пот и запах его страха, который скрывался за всей этой озлобленностью. Под всем этим, под пульсирующей горькой сладостью агрессии я уловила запах его крови, словно Биллингс походил на кекс, покрытый темной горьковато-сладкой шоколадной глазурью, которую можно было слизать с теплого, пропитанного теста, а там внутри — горячая, жидкая начинка, с самым сладким и густым шоколадом, скрытым подобно спрятанному сокровищу, что делало его ярость еще слаще. Все, что мне нужно было сделать — это прокусить сладкую, слегка солоноватую кожу его запястья, которое находилось прямо у моего рта, что пульсировало так близко у моих ладоней, там, где они обхватывали его руку.