Сергей Кусков - В тени пророчества

Как жестока жизнь. И как ловко умеет ломать ненужные стереотипы. Он вспомнил мальчика, прошедшего обучение и мечтающего стать рыцарем в полном смысле слова: благородным и справедливым, защищающим веру. Вспомнил тех людей, которые обещали помочь в этом. Францисканцы! Гнойный нарыв на теле мира!

Его мать была истовой католичкой, не принявшей реформацию. И он, назло отцу, пошел по ее стопам. Возможно, тогда видел в англиканстве слишком много плохого, не ведая, насколько больше зла несет папизм.

— Спасибо Джон. До утра ты свободен. — Не меняя позы, также с закрытыми глазами проговорил лорд слуге, аккуратно, чтоб не прерывать раздумья господина, поставившего бутылку на стол.

— Спасибо, сэр. — Тот кивнул головой и тихонько вышел, аккуратно прикрыв дверь.

Хороший слуга. Единственный человек, которому он мог доверять. В свое время вынянчил его мать и достался ему, так сказать, в наследство. Он позаботился о его будущем, оставив приличную сумму.

Сэр Гордон открыл глаза, взял бутыль, откупорил ее и налил красноватую янтарную жидкость в бокал. Когда-то давно его дед заложил это вино в тот самый день, когда он сообщил миру своим криком о появлении на свет. Боже, сколько лет прошло с тех пор!

Куда делся тот юноша, мечтавший стать рыцарем и совершать благие дела? Как быстро люди меняются, и как незаметно. Вот только что он получил свое первое задание. Плевое дело, как кажется теперь, спустя годы. Ганновер. Тогда его просто проверяли, на вшивость и преданность. Потом были еще задания того же плана. Потом миссии стали интереснее, сложнее. Доставить, получить, выбить, посодействовать гибели…

Он работал с подлецами, в корыстности которых убеждался наяву. Это его и погубило. Корысть и алчность окружила тесным кольцом. Он увлекся физической стороной процесса заданий, самим их ходом, и не видел все те качества в «своих», с какими боролся во «врагах». А потом стало поздно.

Когда он понял суть вещей, сам стал законченным циником, холодным убийцей, профессионалом, готовым на все, лишь бы выполнить порученное. Одним в бесчисленной армии подлецов, для которых нет ничего святого. Иезуиты мастера своего дела! Художники! Скульпторы! Они лепят себе подобных даже из собственной противоположности, это лишь вопрос времени. Ганновер, Лион, Бордо, Стамбул, снова Ганновер. Неаполь, Мадрид, Лондон… У него было время в полной мере вкусить наркотик, чтобы подсесть на него. И имя этому наркотику ВЛАСТЬ!

Власть и деньги. Деньги нужны, чтоб купить власть, а купленная власть — чтоб заработать деньги, чтоб купить еще власть… И так до бесконечности! Порочный круг. Замкнутый круг.

Всем глубоко плевать на веру, на бога — это лишь средство получения наркотика. Сколько величайших преступлений свершилось «во имя благих дел»! О том наверное ведает только бог. Истинный Бог, с равнодушием взирающий сверху на нашу грешную землю.

Вот теперь Страсбург. Эта девочка. В его жизни было много таких девочек. И мальчиков. И женщин. Когда он подсел на наркотик, ему стало все равно, кого уничтожать. Он казнил и убивал исходя из целесообразности, а не вины, потому что это средство получения наркотика. Эта девочка с яркими рыжими волосами… Она не первая. Но почему она? Потому, что в погоне за своим наркотиком он так и не озаботился создать свою семью? Чтобы у него была вот такая же девочка, простая, но с каменным характером? Готовая пойти на костер за своего отца только потому, что он отец?

Наконец, лорд решился и поднес вино к губам. Еще уезжая в монастырь на обучение, он взял с собой эту бутыль. Она проехала с ним через всю Европу. Прилежный Джон берег ее, как зеницу ока. Не распечатанная, она хранилась для… Для чего? Этого никто не мог сказать. Просто хранили и все. Какая глупость!

И вот теперь сэр Джонатан почувствовал, что настал тот день, ради которого и болталась по свету эта глупая бутылка. Он сделал глоток…

Пойло! Дешевое дрянное пойло! Цвет удался, но вот вкус оставлял желать лучшего. Даже в местном трактире подают лучшее.

Он отставил бокал на стол, встал и подошел к камину. Снял висящий над ним пистоль и внимательно оглядел. Да, хорошее оружие. Жемчужина коллекции! Шедевр неаполитанских оружейников! В свое время он немало отдал за него золотом. Рукоять мягко ложится в ладонь. Ствол украшен золотым орнаментом. Рукоятка вообще покрыта сверху золотым налетом. И как они только такое делают?

Сэр Джонатан взял шомпол и прочистил дуло. Затем вновь сел в любимое кресло, достал кисет и засыпал в дуло порох. Потом протолкнул его шомполом поглубже. Достал пулю — шарик величиной с ноготь — и осмотрел в пламени свечи. Маленький кусочек свинца. Кусочек чьей-то жизни, кусочек чьей-то смерти. Да, он по-своему прекрасен, как прекрасна сама борьба между жизнью и смертью. Оставшись доволен, также не спеша уронил пулю в ствол и протолкнул шомполом.

Его миссия выполнена. Все нужные люди схвачены, по остальным ведется планомерная работа. В компетентности де Миньона лорд не сомневался. Наемника убрали его же собственные покровители. Но перед этим они смогли выйти на этих покровителей, именно благодаря тому, что те зашевелились, опасаясь, что трактирщик слишком много знает. Развиться логову гугенотов в этой католической земле не дадут. Их перевалочный пункт отныне под контролем ордена.

И оттого вдвойне бессмысленна завтрашняя казнь маленькой девочки, так и не сломавшейся, и ни в чем не виноватой.

Жертва высочайших интересов. Не первая. И не последняя.

Но отчего же так тошно на душе? «Сколько подобных ей ты казнил, отравил, замучил в застенках, милорд? Во имя процветания алчных подонков в священных сутанах! Что молчишь, сэр Джонатан, Рыцарь Справедливости?»

Он поднес дуло к виску.

Да, она не первая. Но последняя. Для него — последняя!

Спящему городу было совершенно наплевать, что в одной из комнат довольно приличной таверны в центре раздался выстрел, и один раскаявшийся грешник поспешил на встречу с Сатаной…

Она лежала на сыром каменном полу, на скользкой вонючей соломе. Тела не чувствовала. Его как бы не было.

Недавно приходили стражники. Их было много, человек восемь, все пьяные. Скрутили ее, бросили на полку лицом вниз и насиловали. Им было совершенно все равно, что у нее сломаны кости и обожжено тело, что ноги после «испанских сапог» представляют собой месиво. Они просто делали, что хотели, плевав на ее боли, ожоги и раны.

Эльвира почти не чувствовала прикосновений. Ей тоже было все равно. Было только одно желание — чтобы ЭТО поскорее закончилось и ее оставили одну.

— О, братва! Ведьма-то девственница!

— Была!

Вокруг весело заржали. Смехом назвать эти звуки было сложно.