Ярослав Коваль - Под сенью короны

Аканшу и Альшеру сделали знак остановиться, и мой конь застыл, встряхивая гривой. Так, если я верно помню пояснения: время спешиваться. Я легко спрыгнул на брусчатку и подошёл, чтоб снять с седла жену. Ей предстояло идти сразу за мной и, конечно, принять некоторое участие в церемонии. А как же иначе?! Все остальные, кто ещё сопровождает меня, будут лишь присутствовать.

В тот момент, когда коней отвели, и я сделал первые шаги в сторону лестницы, солдаты избранных пяти тысяч первый раз громыхнули оружием о щиты. И в этот момент я вспомнил, наконец, где и когда видел эти символы на щитах.

Хрусталь? Это солдаты и офицеры из Хрустального графства, самой северной и самой огромной из всех провинций Империи, или я ошибся? Нет, я не мог ошибиться! Это именно они.

Государь отдаёт мне в лен Хрустальное графство?

От неожиданности я чуть не споткнулся. Нет, останавливаться нельзя, и глазеть нельзя, и рот разевать нельзя. Надо идти.

Я не оглядывался, потому не сразу заметил, что аристократы Империи один за другим поднимаются со своих мест. Не знаю уж, меня или нет они присутствовали вставанием, но волна, прокатившаяся по их рядам, выглядела почти так же величественно, как сделавшие шаг вперёд ровные ряды щитников. Потому, видимо, и встают по очереди, что менее родовитые расположились подальше от лестницы и императора, а более родовитые — ближе, и им можно было лишнюю минуту посидеть. Самым последним поднялся государь, и сделал он это, когда я уже шагнул на первую ступень.

Никто из сопровождавших меня не осмелился даже приблизиться к лестнице. Даже жена.

Я поднимался один.

Дыхание всё-таки перехватило. Я никогда раньше не оказывался настолько в центре внимания. Мне казалось, я вижу только его величество в его золотых одеждах, сверкающих так ярко, что даже больно было смотреть. Этот блеск оживил нечеловеческое лицо. Всё-таки не зря на местных правителей напяливают такой наряд: он, по сути, создаёт из обычного человека или там полудемона — полубожество.

Не доходя четырёх ступеней, я медленно вынул из ножен меч, держа его рукоятью вперёд. Немедленно кто-то, ускользнувший от моего внимания, приблизился сзади, ловко снял с моей перевязи ножны, стянул с меня плащ. Император терпеливо ждал. Я опустился на одно колено и положил клинок — получилось бы, что к его ногам, находись я чуть ближе. Оружие незамедлительно поднял ещё один «кто-то» — должно быть, очередной парень из личной охраны государя.

Мой меч был с поклоном поднесён правителю. Несколько мгновений тот разглядывал оружие. Отличное оружие, кстати! Тот самый клинок, который мне давным-давно подарила Аштия. Его не стыдно показать и его величеству. Не стыдно сделать символом военной мощи знатного семейства, раз уж так повернулась жизнь.

Государь сам вложил меч в новые ножны, окованные золотом, отделанные какими-то искристыми камушками. Передал обратно парню из охраны. Сделал мне знак подняться и подойти. Я никогда ещё не стоял столь близко к императору… Только сидел, и то в полной темноте — не было возможности разглядеть. Ну да, ещё дрался, что опять-таки не располагает к рассматриванию. В который раз меня поразила величавая малоподвижность его лица. В случае с государем это не пугает и не отвращает — просто заставляет вспомнить, что перед тобой отнюдь не обычный человек.

Мне снова не пришлось ничего делать — клинок в новых ножнах был пристёгнут к перевязи чьими-то невидимыми, но умелыми руками. Его величеству поднесли подушку, на которой лежали два широких золотых браслета. Трудно было оторвать от них взгляд, и вовсе не потому, что они оказались как-то по-особенному красивы. Ничего в них не было такого особенного. Разве только одно: такие украшения нельзя купить или отобрать. Они и есть символ власти представителя аристократии, а также его положения.

Правитель своими руками застегнул их на моих запястьях по очереди. Я, уже полноправный представитель имперской знати, поклонился, а потому пропустил жест, по которому над головой был развёрнут новый стяг со схематичным изображением Хрустального графства с моим личным знаком, вышитым поверх.

Да, Хрусталь. Самая северная провинция Империи, которая отныне будет называться иначе.

Теперь мне можно было повернуться к его величеству спиной. Только один раз в жизни — об этом мне тоже рассказали. Я почти ничего не видел: солнце слепило глаза — но зато почувствовал новую волну, прошедшую по рядам аристократии. И понял, что они склоняются передо мной в приветственном поклоне. Все они, от Аштии Солор, самой родовитой из всех, кто ещё остался на вершине, и до самых младших, самых незначительных. Это уже не надо пояснять: да, опять же, единственный раз в моей жизни я встречаю такой знак почёта и уважения. И признания.

Вот и ещё одна подушка с браслетами. Мне предстоит своими руками надеть их супруге. По лестнице я спускался, до жути боясь оступиться и загреметь кубарем, и только об этом способен был думать. Но когда трепещущая Моресна грациозно склонилась передо мной, волна восторга вдруг накрыла меня с головой. Именно в тот момент, когда надевал жене символы её нового положения, я осознал всем своим существом, что означает для меня случившееся. И насколько уникален в нашей с ней жизни этот день.

Триумфом, оказывается, тоже можно захлебнуться. Подав Моресне руку и помогая ей подняться, я ощутил, как трудно вдохнуть полной грудью. Ничего. Сейчас пройдёт. Всё на свете проходит, и минуты триумфа, к сожалению, тоже.

Я поднял голову и взглянул на ряды солдат. Теперь — моих солдат. И, кроме того, моих офицеров — эти заняли передний ряд. Сейчас они поприветствуют своего нового лорда, и я должен кивнуть в ответ. Один раз. Нам ещё предстоит познакомиться, найти общий язык, уладить вопросы с перестановками — ведь моих собственных людей тут тоже хватает, и именно на них я буду опираться в первую очередь.

Но мы всё уладим. Это я твёрдо знал.

Сколько же всё-таки миновало времени? Лет двадцать? Не меньше.

Я начал замечать, что забываю слова русского языка. Я выронил из памяти вкус чёрного хлеба, астраханской селёдки, чипсов и кока-колы. Мне начало присыпать голову почти таким же снегом, который лежит на вершинах хребта Хрустальных врат и зимой серебрит землю северной оконечности моего графства. Пришлось изрядно поднапрячься, чтоб придумать имя для двенадцатого своего сына, родившегося всего-то два года назад. Он уже бегает.

В моей жизни аристократа, по знатности и значимости уступающего лишь немногим, было всякое. Как, впрочем, и в жизни крупного офицера Генштаба, главы спецназа, по сути, создателя этого нового, очень мощного рода войск. С ума сойти, и это я начинал с двухсот человек? Как трудно теперь в это поверить.