Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)

Водка ударила в голову быстрее, чем ей полагалось. И гораздо сильнее. Комната, Джибран, золотой щит - все поплыло перед глазами. Ощущения были знакомыми - точь-в-точь как тогда, появился даже густой, как молоко, туман, хотя откуда ему взяться в комнате. Снова это ощущение полета...

И в ноздри ударил совсем уж забытый запах бензина, в уши напористо рванулась музыка. О как! "Любэ"! Надо же, кто-то еще это старье слушает. "От Волги до Енисея - леса, косогоры да степи. Расея, моя ты Расея..." Моррест приподнялся - оказывается, его закинуло в кусты.

Моррест - или теперь уже снова Миша? - огляделся. Его забросило в замусоренный, загаженный пригородный лесок, из-за блеклой листвы доносился неумолчный шум шоссе. А посреди полянки встала дорогущая иномарка цвета молодой листвы. Мотор рычал, музыка гремела, а с капота машины неслись стоны и вскрики. Они почти заглушали суровое мужское сопение.

Картина была что надо: Моррест оказался как раз сбоку - будто нарочно, чтобы увидеть все подробности. Мужик лет сорока, спустив брюки делового костюма, яростно двигался между ног молоденькой блондинки, которая жмурилась и попискивала. Волосы рассыпались по ветровому стеклу, галстук мужика болтался - ни дать, ни взять, успешный коммерсант захотел приключений. Дамская сумочка была небрежно брошена в водительское кресло, по сидению рассыпались тысячерублевые купюры. "Есть такая профессия, - с легкой завистью подумал Миша-Моррест. - Буржуев ублажать".

Глазеть на разврат он долго не стал. Кто знает, как соотносится земное время и сэрхиргское. Может, на счету каждая минута. Миша надел заплечный мешок - и зашагал к шоссе. Отчего-то казалось, что место ему знакомо - давным-давно, до путешествия в другой мир, он временами наведывался сюда с друзьями: шашлычка зажарить, "политру" приговорить. Знать бы тогда, чем это кончится. Так, а вот и шоссе. Километра три по лесу, потом мимо так и не достроенного завода, ныне прибежища бомжей и наркоманов - и вот он уже в городе.

Дальше Моррест-Миша мог пройти с закрытыми глазами - даже теперь, после года на чужбине. А года ли? Вдруг тут он отсутствовал всего день? С немалым испугом Моррест вышел к освещенному неоновым заревом дому культуры, опасаясь увидеть афиши с незнакомыми - еще не снятыми, когда он попал в Сколен - названиями фильмов. Но нет, афиши висели те же самые, которые он видел перед отъездом в Питер. Вон та, "Только до 27 июля" - считай, подсказка. В Сколен он попал 22-го - значит, прошло не более пяти дней. Даже если сейчас двадцать седьмое, прошло лишь три дня с тех пор, как он должен был вернуться из Питера. Три дня - это все же не полгода... и не двадцать лет. И не двести. А вот газета, выброшенная каким-то обормотом. Так, что за дата... Отлично, и год тот же. Он еще не успел стать "без вести пропавшим", даже не опоздал, хе-хе, на работу.

Миновав клуб, где, несмотря на поздний час, гремела музыка и слышались какие-то вопли, он углубился в лабиринт дворов. Обшарпанные, исписанные похабщиной стены, раскиданные окурки, пустые банки и бутылки - и их спутник, неистребимый запах мочи. Когда-то несознательность граждан возмущала. Теперь все казалось детскими шалостями. Это не имперская столица Старый Энгольд с текущими по улицам нечистотами и целыми кварталами развалин на окраинах. И не Алкриф, где на немощеных улицах тут и там хрустят рыбьи кости. Да и все выходки Рыжего с Жириком не тянут на бактериологическую войну в исполнении короля-батюшки Амори.

Дом 26 по улице Некрасова. Второй подъезд, восьмой этаж... Квартира 217. Хоть время и позднее, звоним в дверь. Что-то не охота бомжевать в парке. Если сегодня правда двадцать седьмое, завтра на работу. Хорошо выспаться и переодеться. Да хоть в душе помыться - то еще удовольствие: стоило год мыться в реках, в лучшем случае париться в бане, чтобы теперь оценить блага современной цивилизации.

После отпуска просыпаться в шесть утра и ехать в переполненном автобусе к метро непросто. После отпуска длиной в год с лишним, богатого на события почти как Великая Отечественная, тем более. А дорога забита, и в любой момент может встать, так что нервы у всех на пределе. Все нервничают, боясь опоздать, и стоит движению замедлиться, как начинают смотреть на часы, а самые нетерпеливые - сквозь зубы материться. По укоренившейся в Сколене привычке Моррест незаметно оглядывался, стараясь заметить потенциальную опасность. Осознав, как глупо выглядит, прекратил вертеть головой - и все равно приобретенные в Сколене навыки даром не пропали.

По лицам, как в открытой книге, Моррест видел, кто как провел выходные. Загоревшие до нездоровой красноты - эти наверняка на даче, на грядках или на речках да озерах. Бледные и с мешками под глазами еще несколько часов назад заправлялись горюче-смазочными материалами типа "водка" или "коньяк". Невыспавшиеся, едва не разрывающие рот в зевоте - наверняка убившие ночь на любовные утехи. А вон тот, прячущий фонарь под черными очками толстяк с кем-то повздорил - интересно, из-за бабы или по пьяному делу? Других поводов бить ближнему своему морду в этом бедном на сильные чувства мире Моррест не знал.

Из переполненного автобуса - в переполненное метро. Тут хоть на остановках из перегонов тянет свежим, всегда холодным ветром. Сейчас бы зимнего морозца, но чего нет - того нет. За пыльным стеклом проносились однообразные, похожие на окаменевшие жилы чудовища ржавые трубы с проводами. Это тебе не сколенские леса, даже не кривые, но такие романтичные улочки Старого Энгольда - столицы Империи, пережившей дни своего величия. А вон та неряшливая, одышливо сопящая накрашенная толстуха - ну кто она по сравнению с Олтаной или Эвинной? Да хоть с Ирминой-изменщицей?

"Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка..."

Эвинна... Как-то она там, одна, в застенке опаскудившихся попов? Одна против всей этой шоблы - и своих святош, и алков впридачу? И как он мог даже подумать оставить ее в их лапах?! Ведь кроме него больше помочь ей некому!

А может, зря он все это думает? И ей ничего там не грозит? Все-таки она - их ученица, делала то, чему ее учили. Может, ее вообще похвалили и отправили на курсы переподготовки? Да, в "Сказании" ее осудили, и только вмешательство Альдина спасло от казни в Гверифе. Но ведь уже само его появление изменило ход событий в части судьбы Альдина. Может быть, и храмовники поведут себя по-другому?

Хорошо бы, если так. Но даже если не так - что изменится? Ну встретились люди, ну расстались - бывает. Зачем лезть в пасть зверю ради попутчицы? В конце концов, у Эвинны своя голова на плечах и своя судьба. Все-таки не ребенок, вон сколько всего пережила. Выкрутится...