Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)

"Нет, так легко сойти с ума, - наконец решил он. - Неужели проклятый сколенский сотник окажется сильнее алкского пятидесятника?" Тьерри помнил, как Эгинар упал от его стрелы, вонзившейся как раз между лопаток. Помнил, как вывернул меч из руки обезображенного мертвеца: только хрустнули, ломаясь, стиснутые в предсмертной судороге пальцы. Пользуясь безнаказанностью, приказал стащить с павшего сотника и отстирать заляпанные кровью штаны и сапоги. Рубаха, увы, была рассечена мечом и проткнута копьем: даже если зашить, останутся швы, и будет понятно любому, что алкский пятидесятник, а теперь и барон не брезгует никакой рваниной. Штаны и сапоги оказались великоваты, но зато добротно скроены, а свое, алкское, что-то поизносилось.

Владел он теперь и деревней сотника, был властен в жизни и смерти его близких. И только жена Эгинара ван Андрама оставалась ему недоступной, а оттого казалась еще более манящей. Если ее не покорить, не сделать его и только его, не заставить забыть о прошлом - он будет чувствовать себя просто мелким мародером, воришкой, забравшимся в чужой дом.

Отшумели осенние дожди, отплакали вдовы и сироты, милосердно скрывая прошлое, на землю упал снег, и только Гремящий ручей звенел в каменистом русле, стойко сопротивляясь морозу. Его вода сверкала, будто хрустальная, пересекая бескрайние слепящее-белые поля. Обычно в такие дни молодежь садилась в сани - и ехала на посиделки в соседние деревни. А там уже ждало пиво, немудреные песни и танцы - и, конечно, девчонки. Какая из них - твоя судьба? Никогда не скажешь наверняка, и потому не пропусти ни одной посиделки.

Но беспросветное отчаяние гнуло к земле и самых неунывающих. Каждый думал, как заплатить все подати и прокормиться, и еще не навлечь на себя алчный взор новоявленного барона. А Тьерри, наоборот, каждый вечер устраивал пирушки, пиво и хмельной мед лились рекой. В пьяном угаре он кричал, что он - дворянин и воин величайшего повелителя Сэрхирга, а этот Эгинаришка - лишь смерд, дело которого - в навозе ковыряться, а не воевать, который получил по заслугам, и вообще он сколенская свинья и мерзавец, поднявший руку на алков.

- Не кричите, господин, - раздалось однажды вечером.

- Кто здесь?! - рыкнул Тьерри, пытаясь сообразить, чье это лицо плывет и двоится перед глазами.

- Я, значит, Нэтак, из деревни.

Этого Нэтака Тьерри уже знал. Хитрый, жадный мельник, втридорога бравший за помол. При Эгинаре ему приходилось умерять аппетиты, но Тьерри быстро нашел с ним общий язык: мельник говорил ему, у кого сколько зерна и где, а Тьерри позволял ему брать за помол столько, сколько он хотел, и еще освободил от отработок. Мельник, впрочем, услужил ему и в другом: он вынюхивал, подслушивал, доносил, особенно стараясь опорочить Фольвед: ненависть к Эгинару не умерла вместе с ним.

- Ну, говори, Нэтак. - Тьерри попытался улыбнуться, но лицо перекосилось жутковатым оскалом. - Что стесняешься, у тебя брачная ночь, что ли?

- Господин, я... Я решил, что вы должны знать...

- О чем знать, давай, не юли, а то как дам! - а руки уже наливали медовуху в кубок. Залпом проглотил четверть, в голове зашумело, но слова Нэтака дошли. От удивления Тьерри даже немного протрезвел.

- Господин, я видел, как вы смотрите на Эгинарову вдову...

- Что ты сказал?!

Счастье Нэтака было в том, что пьяный барон не смог найти рукоять меча. Но Тьерри уже успокоился, а потом на лице зазмеилась зловещая улыбка.

- Я хотел сказать, - продолжал Нэтак. - Ты получил все, чем владели наши бароны испокон веков, и даже больше, но в одном ты не смог превзойти даже Эгинара-кузнеца. Я говорю о Фольвед. Да, Олтана девка ничего, но одно другому не мешает. Возьми ее, покажи всем, что она путается с убийцей мужа, что у сколенок нет ни чести, ни совести, и они готовы выпрыгнуть из юбки с любым... алком. Этим ты опозоришь и его самого: каждый берет жену по себе.

- Ты предлагаешь ее...

- Ну да. Но не совсем. Взятую насильно жалеют, а того, кто это сделал - ненавидят. Но если ты заставишь ее выйти за тебя, родить тебе детей - тебя будут уважать еще больше.

- Здорово, - одобрил Тьерри. - А его дети? На что мне его ублюдки?

- Сначала пообещай их усыновить. А потом, когда она выйдет за тебя замуж и родит тебе сына - выгони всех из дому. Пусть его сын скитается по деревням и работает за похлебку, а его дочери станут шлюхами.

- А что, если он бросится мстить?

- И будет казнен за измену? Ведь он покусится на государева человека, сам будучи никем.

- Хочешь стать старостой?

- Нет. Не сейчас. Меня вполне устраивает нынешнее положение. Только дай немного на пропитание...

- Держи! - бросил к его ногам мешочек с серебром Тьерри.

Нэтак ушел, но его слова засели в голове у Тьерри. Не в том дело, что она прекрасна и притягивает взгляды мужчин, что не может быть никаких сомнений в ее плодовитости и хозяйственности. Даже не в том, что она - идеальная жена, способная быть и страстной, и верной, и стойкой в невзгодах. Убитый у Кровавых топей сотник ей смог овладеть, и если то же самое не сможет сделать сам Тьерри, все так и будут говорить, что он застрелил сотника по-подлому, в спину.

Но ведь и хотелось ее нешуточно. Как ни хороша была невинность Олтаны, ее стыд и ужас, как ни ловко справлялась в постели еще одна, но сговорчивая вдовушка, а стоило разок увидеть стройную фигуру Фольвед на поле, в окне дома, у колодцев, как кровь закипала с новой силой. Едва наступила ночь, Тьерри оделся в снятую с покойного сотника одежду. Опоясавшись его мечом, вскочил на коня и поскакал к ее дому. Снег глушил стук копыт, вдобавок Тьерри ехал по задворкам, стараясь никому не попасться на глаза. Посвататься в открытую он отчего-то не решался - может, надеялся, что без свидетелей сможет свободнее говорить о том, что думает.

Вот и знакомый дом в обрамлении заснеженного сада. Несколько старых, могучих яблонь - одинокой женщине и ее детям, наверное, непросто было даже собрать яблоки. Она должна согласиться. Ведь лучше живой алкский барон, чем мертвый сколенский кузнец...

Спешившись, Тьерри постучал в дверь рукоятью меча. Негромко - но там, внутри, услышали. Раздался испуганный шепот, возня, потом легкие шаги босых ног.

- Кто там? - Тьерри узнал голос Фольвед.

- Тот, кто хочет с тобой поговорить, - усмехнулся Тьерри.

- Ну, если только поговорить, - неуверенно раздалось только за дверью.

- Пока только говорить.

Лязгнул редкий в этих краях железный засов - след кузнечного ремесла Эгинара. Держа в руках коптящую плошку с жиром, на пороге стояла Фольвед. Тьерри сглотнул: он впервые видел ее так близко. Поднятая с постели, она была в одной рубашке, лишь подчеркивавшей высокую грудь, округлость бедер. Переброшенная через плечо длинная коса толщиной в руку только добавляла ей очарования.