Ядвига Войцеховская - По эту сторону стаи

Ума, не ума... Старый маразматик, зацикленный на никому не нужных тайнах.

- Ничего, мы справимся, - Джои глядит на расстроенную Дорин. - Разберём эту берлогу по камешку. Дело времени.

Выходя, он видит, как мистер Картошка оглядывается и через плечо смотрит им вслед, поджав тонкие серые губы.

Невесёлый вечер они проводят у камина и занимаются тем, что приканчивают последнюю пачку сигарет.

- Прикури ещё раз, - Джои протягивает ей щипцы с угольком: сигарета Дорин тлеет с одного бока.

- Это значит, что кто-то думает обо мне, - она отрицательно мотает головой.

- Всегда был уверен, что от этого икаешь, - Джои возвращает щипцы на место. - И каждый раз хотел навалять тому, кто решил обо мне подумать.

- Чтобы перестать икать, надо всего-то смочить указательный палец правой руки слюной и трижды перекрестить носок левого ботинка, повторяя "Отче наш" наоборот, - задумчиво заявляет Дорин, будто сама поражаясь такому простому решению вопроса.

- Прости, но я не помню "Отче наш", даже и не шиворот-навыворот.

- Ты атеист.

- А ты нет.

- Я - нет.

- Тогда как вышло, что тебе позарез понадобилось в Межзеркалье? - спрашивает Джои, решив рискнуть. - Думаю, я не сильно ошибусь, если предположу, что это место сродни аду, - он скромно умалчивает о том, как всё происходящее вообще укладывается в её сознании.

- Значит, так, - говорит она и Джои понимает, что в её мире существует всё. И Отче наш, и Дева Мария, и великаны, и лепреконы. Дорин выросла в тех краях, где добрые католики ставят за дверь блюдце с молоком для эльфов - на случай, если те проголодаются, - и это вовсе не мешает им быть добрыми католиками. Она не задаёт вопросов, она живёт; окружающий мир - это очевидный факт, её бывшие хозяева, её нынешний муж - это тоже очевидный факт. Всё это просто есть, и надо жить дальше, идя вперёд.

- Ладно, оставим. Если б каждый раз, когда я криво прикуривал с похмелья, обо мне на самом деле кто-то думал, я был бы страх каким счастливым человеком, - нет, Джои не верит в эту абракадабру, которой, похоже, под завязку набита её голова.

- Вот именно, что страх, - грустно шутит Дорин. - Так ты был счастливым человеком?

Быть может, в другом месте и в другое время задавать такие вопросы и считалось бы дурным тоном, но только не здесь и не сейчас. На восток от солнца, на запад от луны...

- Был, - подумав, отвечает Джои.

Когда жил только работой, когда считал, что иногда просто чересчур жесток, когда делил с Близзард и жизнь, и смерть, и виски...

- А теперь так уверен, что не будешь и потому лезешь за грань? - спрашивает Дорин.

Да ни в чём он не уверен. Будет уверен, когда найдёт Близзард и спросит, а что же дальше? Даже если для этого придётся перетрясти все зеркала в мире. Ей он поверит...

Дорин курит и смотрит в огонь, но про что думает она, так и остаётся загадкой.

- Счастье - весьма относительная штука, - философски говорит Морриган.

Она поднимает изящную кисть, и на сей раз в её руке оказывается музыкальная шкатулка. Крошечная девочка в бальном платье кружится в танце, и звенят хрустальные молоточки под черепаховой крышкой.

- Она счастлива? Нет ли? - спрашивает Красная Дама. - Да, она счастлива, потому что танцует, но потом кончается завод - и ты видишь, что это всего только затейливый механизм, лекарство от скуки.

Джои поднимается и стряхивает пепел со своей видавшей виды кожаной куртки.

- Чши пани позволи? - вдруг говорит он Дорин, галантно подавая ей руку.

- Ты знаешь что-то ещё, кроме ругательств? - шутит она, заметно насторожившись, - и вдруг соглашается.

- Близзард была родом из Карпатских гор, - оказывается, Джои помнит - каждую секунду их общей жизни, замешанной на крови и пепле. Коктейль из грабовых лесов, смерти, вереска, чёрного шёлка в мокрых пятнах и шрамов на левом виске - красоты воплощённой боли.

Грохочет над горами стремительная летняя гроза, пылает огонь, мужчина в кожаной куртке ведёт в танце леди, одетую в повязанный крест-накрест кусок драной шторы - и кружится в зазеркалье, на черепаховой крышке танцовщица-куколка, выстукивая каблучками "Зелёные рукава"...

Дорин идёт спать и снова долго лежит, глядя вверх - а камин, потрескивая углями, играет на потолке бликами света...

..."Подойди ", - хозяйка сидит перед трюмо, и Дорин застывает, взглядом прикипая к отражению в зеркале её глаз. "Наказания без вины не бывает", - говорит хозяйка, и Дорин понимает, что это конец, точнее, почти конец, когда из тебя почти вынимают жизнь, каплю за каплей, оставляя несколько капель на самом донышке, чтобы в следующий раз иметь возможность с наслаждением проделать это снова...

Дорин просыпается от собственного крика. Камин почти погас, в комнату начинает заползать холод, но ей жарко, будто она только что залпом выпила стакан чая. Почему она завопила, как резаная? Что такого случилось в том сне, будь он неладен? Ей было страшно? Больно? Или уже нет?

Нет, не страшно, а боль... боль болью, ведь так? И сама Дорин - уже не камеристка Долорес, которая в первый раз в жизни не кинулась убирать черепки разбитой чашки, пусть даже это был всего только сон... Всё, хватит, ведь ночь длинна.

..."Смотри ближе", - снова говорит хозяйка, пальцем обводя оттиск утгардского тавра, вплавленный в руку... Взгляд Дорин падает на зеркало - Создатель, да ведь это не Близзард, это она сама сидит перед трюмо, уже зная, чувствуя каждой клеточкой тела чарующую красоту боли...

Сон? Явь? Камин потух, только если кочергой пошевелить золу, то побегут в разные стороны последние мерцающие искры.

- Доброй ночи, леди Дорин, - говорит она себе - и устраивается поудобнее, если, конечно, можно устроиться с удобством на продавленной кровати. В жизни постоянно есть какие-то ключевые точки. Когда прошлое уходит безвозвратно, и ты чувствуешь его последнее прикосновение, словно поцелуй - на прощанье. И на удачу.

В её жизни теперь окончательно нет места слову "хозяйка". Точнее, есть, да вот только хозяйка - она сама.

Ядовитый электрический свет разъедает глаза. Дориш выключает лампу и довольствуется плафоном под потолком, пыльным и засиженным мухами. Впрочем, кому и на что сдалась красота в тюрьме Олдгейт? Всё равно не заснуть. Трёх-четырёх часов за сутки мало, но невозможно спать, когда знаешь, что все эти мрази живы. Где-то там, неизвестно где, за гранью зеркала, которое не открыть, но, чёрт подери, они существуют не только в его прошлом. Они тут, в настоящем, и заявятся снова, когда сами того пожелают, независимо от того, что об этом думает он, глава Сектора. Придут обратно, чтобы вернуть власть, ведь что может быть слаще? Поместья лежат в руинах, но разве кого-то волнует кирпич и штукатурка?

Ненависть разъедает душу не хуже, чем кислота - если, конечно, у него осталась такая штука, как душа. Невозможно жить, зная, что жив и твой враг, неизменный, вечный противник, затаившийся где-то на краю времени, чтобы в один прекрасный момент ударить со спины.