Игорь Пронин - Фэнтези-2005. выпуск 2

Лойоди принял документ то ли из руки, то ли из когтистой лапы и кое-как разобрал пляшущие перед глазами буквы.

— Подписывай, — поторопила Глазастик. — Продай душу Персеха, которую я сейчас достану из очага, и больше никогда не увидишь нас с Витто. Да и мы тебя, уж очень надоел. Хотя… Спасибо за платьице, мне его немного жаль.

Не прошло и часа, как всадник Витто Лойоди вернулся на луч Света, с которого уже не сворачивал до положенного ему от роду конца.

Сказки о глиняных куклах, живущих в горах возле Риглава, знает там каждый ребенок.

Позвольте вашу ручку! Вашу драгоценную! Сюда, сюда, на подушечку…

— Держите. Пальцы распарились?

— Чудные пальчики! Дивные! Как ноготок делаем? Лопаткой, копьецом?

— Гусиным яичком. Кутикулу не удалять, сдвинуть кипарисовым шпателем. И край ногтя по ободку — белым лаком.

— О, ваш вкус, как всегда, безукоризнен! Основной лак — «Палевый жемчуг»?

— Нет, «Жемчужный иней».

— Великолепно! Приступим, приступим…

Пока опытный цирюльник-ногтярь трудился над его пальцами, барон Конрад фон Шмуц внимательно, чтобы не сказать придирчиво, следил за вторым цирюльником — стригунцом, обслуживающим служебный парик барона. Мастер, покончив с завивкой буклей, легко укрепил косу на золотой проволоке и сейчас, умело орудуя заколками и обручем, придавал парику форму. Рядом ждали своего часа пудреница, помада для волос, сваренная из медвежьего жира с гелиотропом, и серебряная брошь — самка грифона распростерла крылья над гнездовьем.

Строгий взгляд барона потеплел и смягчился.

Цирюльня «Иридхар Чиллал», основанная беглым одноименным куафером из Ла-Ланга, приговоренным на родине к змеиной яме пожизненно за искажение облика царствующей особы, славилась по всей Реттии. Трудились здесь виртуозы, большей частью нелегалы. Хозяин, воспитанный в восточной строгости, регулярно напоминал работникам о прелестях змеиных ям и вечной правоте клиентов, так что жаловаться не приходилось.

А какое здесь водилось огуречное молочко!

А каких пиявок ставили к вискам и на запястья!

Мысль о пиявках по странной прихоти напомнила барону Конраду о назначенной на сегодня дуэли с наглым корнетишкой Лефевром, приемным сыном полка конных пращников. Юнец, молоко на губах, жидкие усишки, а туда же! Вслух в офицерском собрании рассуждать о достоинствах и недостатках сотрудников Бдительного Приказа, умаляя первые и превознося вторые… Кроме того, нахал изволил с пренебрежением отозваться о раскрытии «Дела мокрого ублюдка», за которое Конрад, обер-квизитор огульно бранимого Приказа, получил первый ранг и благодарность от прокуратора Вильгельма Цимбала. Дескать, буйного полудемона, задержанного с поличным, при оказании сопротивления зарубит каждый дурак, а если ты не дурак, как большинство Бдящих, то изволь задержать живьем да препроводить в кутузку! Рубить мы все горазды…

И корнет многозначительно опустил ладонь на эфес сабли.

«Молодой человек! — сказал ему барон, не обращая внимания на шум собрания, частью разделяющего смехотворные взгляды юнца. Падение нравов давно не удивляло Конрада фон Шмуца. — Когда в следующий раз я буду брать полудемона, я непременно обращусь к вам за советом. Поскольку сам в теории не силен, предпочитая сухую практику. Вам же, равно как и вашим сослуживцам, коих прошлой осенью изрядно отмутузили ятричанские кожевники, я бы рекомендовал пореже рассуждать о чужой компетентности…»

Жаль, дальнейшие пассажи, истинные перлы красноречия, так и не прозвучали. Корнет побагровел, запустил в голову барона кружкой с грогом, промахнулся и довел дело до дуэли. А поскольку нанесение телесных повреждений сотрудникам Бдительного Приказа каралось смертной казнью через замораживание, барону пришлось отправить посыльного в спецарсенал — заказать «секундантов». Сабли-болтушки, единственное оружие, с которым квизиторам всех рангов разрешалось выходить на поединки чести, без предварительного заказа на руки не выдавались.

«Завтра вечером, молодой человек, — тоном, способным заморозить выскочку без суда и следствия, бросил обер-квизитор. — В час Сурка, на закате; возле обители Веселых Братьев. И прошу не опаздывать, я вам не девица на выданье…»

Корнет ждать до завтрашнего вечера не хотел, но его, связав и бросив в угол, уговорили более разумные сослуживцы. Вряд ли семье Лефевра было бы приятно хранить в родовом склепе ледяную статую мальчишки, ежедневно следя, чтоб не растаяла…

— К вам курьер, ваша светлость!

Голос цирюльника вывел Конрада из задумчивости. Есть народная примета: курьер в выходной день — к неприятностям. А народ, он зря не скажет.

— Депеша? Устное послание? — осведомился барон с явным раздражением.

— Депеша, ваша светлость.

— Пусть войдет и зачитает.

— Вслух?

— Разумеется, вслух.

— А если там служебные тайны? — Ногтярь разволновался и даже причинил барону легкую боль, дернув шпателем.

К счастью, шпатель не царапнул служебный стигмат, выколотый в ложбинке между большим и указательным пальцами правой руки Конрада. Разумеется, к счастью не для самого барона, а для растяпы-цирюльника. Топор в связке розог, право карать и казнить, — эмблема Бдительного Приказа была из тех изображений, которые вполне способны сами постоять за себя. Зная это и памятуя о наследственной вспыльчивости фон Шмуцев, бедняга ногтярь побелел как мел.

— Простите великодушно, ваша светлость! Мы — люди маленькие…

В душе Конрад простил цирюльника за докучливость. Будь обер-квизитор на месте цивильного реттийца, а тем паче беженца-нелегала, он тоже никак не захотел бы оказаться свидетелем тайн Приказа. Но брать депешу в распаренные руки, ломать печать, портя все удовольствие от посещения цирюльни… Мельком Конрад заметил, что мастер-стригунец приостановил работу над париком и ждет, напряженно морщась. Из-за шторы, отделявшей зал от лаборатории шиньонов, блестел карий глаз владельца цирюльни. В глазу явственно отражалась память о змеиных ямах и непостоянстве знатных особ.

— Ладно, — смилостивился барон, пойдя на компромисс. — Пускай курьер войдет, развернет депешу и поднесет к моему лицу. Я сам прочитаю. Без оглашения, значит, тайн.

Бравый курьер возник как по мановению волшебной палочки. Сургуч печати хрустнул, лист пергамента развернулся с насмешливым шуршанием.

«…Немедленно прибыть… — разбирал Конрад знакомый витиеватый почерк, мрачно понимая, что выходной день закончился, не начавшись, — к месту происшествия… переулок Усекновения Главы, дом четыре, гостиница «Приют героев»… следственный наряд в составе дюжины ликторов выслан… провести осмотр с тщанием… сим заверяю…»