Александр Волков - Пришелец

На площади их ждали. Десятка два обритых наголо жрецов в грубых холщовых мантиях, густо обшитых когтями, перьями, лапками, хвостами, зубами, чешуйчатыми крылышками и темными сморщенными комочками неопределенного вида, сидели на низких широких ступенях многоколонного храма, укрываясь от солнца в жидкой треугольной тени фронтона. Центр фронтона занимало выпуклое изображение круглого горбоносого лика, окруженного кроваво-красными лучами, сползающими на узкий карниз и стекающими на паперть по бурым ноздреватым колоннам. При виде процессии жрецы согласно воздели руки к небу и огласили знойный воздух над площадью протяжными возгласами дребезжащих старческих глоток. При этом их темные горбоносые лики оставались совершенно неподвижны, и лишь тонкие крылья ноздрей слабо трепетали и легонько позванивали продетыми в них золотыми кольцами.

Под этот нестройный хор Норман и Эрних дошли до середины площади и остановились, повернувшись лицом ко всему ареопагу. Возгласы мгновенно смолкли, и в напряженной тишине раздался долгий пронзительный вопль, состоявший из беспорядочной смеси свиста, придыханий и сухих костяных щелчков, рассыпавшихся по площадному булыжнику наподобие горсти гороха.

— Что он сказал? — шепотом спросил Норман, когда вопль затих, а издававший его жрец величественно опустился в выстланное пятнистой шкурой кресло, которое держали на весу два рослых мускулистых раба, чьи лица были наглухо закрыты выпуклыми глиняными масками.

Эрних не ответил. Он поднял голову и долгим пристальным взглядом посмотрел в темные продолговатые глаза жреца. Норман увидел, как жрец сморгнул сухими треугольными шалашиками век и хищно вздернул морщинистую губу, обнажив бурые пеньки полусъеденных зубов. Когда Эрних издал короткий ответный клич, жрец удивленно вскинул красные полоски бровей, а затем коротко кивнул и, вскинув ладонь, резко щелкнул пальцами. По этому знаку рабы перехватили ручки кресла, повернулись и направились внутрь храма. Когда их силуэты скрылись между колоннами, над телами, устилавшими площадь, встал рослый обрюзгший человек в длинном засаленном халате и, почтительно прикладывая к широкой жирной груди грязную ладонь, произнес долгую мелодичную фразу.

— А что нужно этому? — быстро спросил Норман.

— Он приглашает нас воспользоваться его гостеприимством, — вполголоса ответил Эрних, — говорит, что его хатанга достаточно вместительна, чтобы принять таких почетных гостей, и что он сам будет весьма польщен…

— Ясно, — перебил Норман, — скажи, что мы согласны!

Хатангой оказался один из глинобитных домиков, смотрящий на Центральную Площадь тремя мутными овальными окошками, едва пропускавшими в помещение три наклонных столба слабого рассеянного света. Путники разместились на широких деревянных скамьях, расположенных вдоль стен в два яруса и задернутых густыми складчатыми пологами. Лошадей привязали к столбу во дворе, а когда осмелевшая толпа прихлынула к бревенчатому забору, чтобы сквозь щели подсмотреть, что будут есть нижние четвероногие половины двухголовых чудовищ, уставший от дороги и площадных воплей Норман выхватил из-за пояса оба пистолета и навскидку выпустил две пули в узкие просветы между бревнами. Возня за оградой мгновенно прекратилась, а хозяин рухнул на колени посреди двора и ткнулся лицом в пыль, обхватив ладонями жирный складчатый загривок.

Но к вечеру все как-то утряслось. Перед лошадьми поставили по большой плетеной корзине золотистых зерен, подвесили перед мордами снопы свежего пахучего тростника, а путешественникам доставили из ближайшего кабака закопченный котел огненной от пряностей похлебки, а вслед за этим принесли три десятка вертелов, густо унизанных грудастыми птичьими тушками.

— А что сказал Верховный Жрец? — спросил Норман, обгладывая тощее крылышко и прислушиваясь к заоконным площадным крикам.

— Он пригласил нас принять участие в Больших Играх, — ответил Эрних, — но сказал, что перед этим мы должны совершить очистительные обряды…

— Обряды? — насторожился Норман. — Какие еще обряды?

— Омовение… Поклонение идолу Иц-Дзамна — божеству Солнца и Вселенной…

— А что такое — Большие Игры?

— Он этого не сказал, — ответил Эрних.

Как только ужин был окончен, в дверях Хатанги возник один из жрецов с голубоватым шипящим факелом в руке. Переступив порог, жрец поднял факел над головой и произнес короткую гортанную фразу.

— Он приглашает нас совершить священное омовение, — громко перевел Эрних.

Обряд омовения происходил в широком квадратном зале с неглубоким бассейном, вырубленным в каменном полу среди отполированных, блестящих от испарины колонн. Над теплой водой поднимались рваные дымчатые хлопья, воздух был густо напоен головокружительными ароматами трав, струящимися из высоких глиняных кувшинов, а когда Норман сбросил пропотевшую одежду на руки молодой полуобнаженной жрицы и по ступеням спустился в бассейн, он почувствовал, как вода легонько пощипывает и щекочет его загрубевшую кожу. Вокруг него кипели и лопались мелкие серебристые пузырьки, а грязь хлопьями отслаивалась от тела, как кора с мертвого, объеденного личинками древоточцев соснового ствола. Две жрицы ждали его на противоположном берегу бассейна и, когда Норман поднялся по ступеням, накинули ему на плечи чистое тонкое покрывало, покрытое темным причудливым узором, и подвели к низкой каменной скамье у стены. Норман опустился на скамью и почувствовал, как все его тело охватывает легкая приятная истома. Он видел, как мускулистые обнаженные тела опускаются в слоистые волны белесого тумана и вновь возвышаются над ними, руками стряхивая с волос и бород сверкающие капельки воды, как молчаливые жрицы подводят их к скамьям и начинают втирать в расслабленные мышцы капли темного ароматного масла, и сам отдавался легким скользящим касаниям проворных тонкопалых ладоней.

— Ну что ж, пока все идет нормально, — томно произнес Люс, когда они вернулись в хатангу. Он сидел на скамье у самого входа и, прислушиваясь к уличным крикам, подкидывал на ладони глухо позвякивающий кожаный мешочек.

— Даже слишком, — послышался из противоположного угла голос Дильса. Воин сидел под овальным окошком, озаренным беглыми кровавыми всполохами площадных факелов, и не спеша потягивал прохладный шипучий напиток из большой глиняной кружки.

Дверной проем вновь озарился мерцающим светом голубого факела, послышался уже знакомый голос жреца, а когда он умолк, Эрних перевел сказанную фразу как приглашение принять участие в ночных гуляниях в честь Больших Игр.

— Хорошее дело, — сказал Люс, когда жрец удалился, — отчего и не погулять — монеты есть!