Александр Волков - Пришелец

— Всего? — усмехнулся Норман.

— Я говорю о тех случаях, когда твое сердце билось в чужой руке…

— Я не помню таких случаев! — воскликнул Норман. — Даже отправляясь на виселицу, я знал, что этот спектакль окончится еще до поднятия занавеса — стража была подкуплена, и в одном узком переулочке я уступил свое не слишком почетное место в телеге другому несчастному! Мы были схожи с ним, как два яйца из-под одной курицы, но меня вывели из камеры смертников, а его вынесли из портового кабака, где за ночь напоили так, что он, как болтали потом площадные зеваки, так и не успел достаточно протрезветь для того, чтобы выслушать напутственное слово тюремного капеллана и предстать перед Господом в более-менее пристойном виде!

Но Эрних, недослушав Нормана, быстро повернулся к загону, где были заперты женщины и по-кеттски крикнул, обращаясь к оставшимся в живых жрицам: «Найдите чашу старика Гильда и передайте ее мне!»

За дощатой стенкой послышалась какая-то возня, а когда в дверь изнутри постучали, Эрних снял с пояса ключ, разомкнул накаленный солнцем замок и вынул толстую грубую дужку из кованых петель засова. Дверь чуть приоткрылась, и девичья рука в берестяных браслетах протянула Эрниху плоскую глиняную чашу с острыми клинышками насечек по краю. Эрних принял чашу и в знак благодарности слегка пожал тонкие красивые пальцы девушки. Она посмотрела на него умоляюще-вопросительным взглядом, и он успокоительно кивнул головой ей в ответ.

Когда дверь за ней закрылась, Эрних подошел к борту, спустился по веревочной лестнице к воде, наполнил чашу и вновь поднялся на палубу. Все это время Норман и падре не сводили с него глаз, словно боясь, что он вот-вот поднимется в воздух и исчезнет в ослепительной небесной синеве. Между тем Эрних обратил внимание на то, что солнце, чуть перевалив точку зенита и выстлав палубу неподвижными тенями мачт и рей, как будто остановилось. Он вспомнил одно из давних кеттских преданий, где говорилось о жестокой битве людей Ворона с вышедшими из Топких Болот потомками Серой Крысы. Она длилась много дней, начинаясь с первой кровью зари и заканчиваясь с темными вечерними сгустками над острыми наконечниками елей. Эта битва грозила стать бесконечной, ибо в сумерки Крысы исчезали в черных водяных омутах между лохматыми кочками, а поутру вновь появлялись между деревьев и подступали к Пещере. И тогда Верховный Жрец Скуддл — предание сохранило его имя — отсек свой собственный Игнам и сжег его на жертвенном очаге перед входом в Пещеру. Далее в предании пелось, что, когда Игнам исчез в огне, сам Скуддл истек черной дымящейся кровью и упал в Очаг, опалив лицо и бороду. Но не умер, ибо жрицы прижгли его рану раскаленным камнем. Кровь остановилась, а вместе с ней и Синг остановил над лесом свой неумолимый бег и стоял так до тех пор, пока кетты не загнали Крыс в Топь и не завалили огромными камнями черные водяные окна.

И вот теперь он сидел на палубе с чашей в руках и вспоминал это старое предание, глядя, как отражается в водяном кругу грубая паутина корабельных снастей. Даже некоторые из гардаров, побросав за борт свои примитивные бесполезные снасти, обступили Эрниха полукругом и как завороженные уставились на прозрачную поверхность воды.

Вдруг вода стала темнеть, словно кто-то незаметно подлил в чашу немного чернил. Эрних почувствовал, как его виски покрываются мелким потным бисером, а по кончикам пальцев, удерживающих чашу, пробегают жаркие колкие искорки. Из глубины вдруг проступил сквозь водяную мглу темный вытянутый лик Гильда, окруженный серебряным нимбом легких как пух волос. Эрних хотел вскрикнуть, но старик предупредительно приложил к насмешливым губам два сложенных пальца, потом зачем-то дернул себя за жидкий ус и опять растворился во мгле, уступив место просторному залу с низко нависающим потолком. За длинными столами в клубах табачного дыма пировали какие-то люди, среди которых Эрних различил Нормана, одетого в синий шелковый камзол. Вот чья-то рука поднесла ему тонко ограненный хрустальный бокал, наполненный искрящейся алой жидкостью, но, когда Норман на мгновение отвел взгляд, чей-то палец прикоснулся к краю бокала и из-под ногтя выдавил в вино густую смолистую каплю. Капля тут же растворилась, Норман поднес бокал к губам, но вдруг раздался выстрел, и в его пальцах осталась лишь витая золотая ножка бокала.

— Браво, колдун! — воскликнул Норман над самым ухом Эрниха. — Я помню — это был хороший выстрел! А второй случай? Ты же сказал, что я мог погибнуть дважды?..

— Я попробую, — с трудом произнес Эрних, опустив чашу на палубу и сжав пальцами потные виски, — но мне надо немного отдохнуть — путешествие в прошлое так утомительно!

— Да-да, мой мальчик, — прошептал взволнованный падре, — я не знаю, какой силой ты это делаешь, вижу лишь, что она превыше человеческой!

— Что мы можем знать о человеческих силах, — слабым голосом отозвался Эрних, — силач гибнет от маленького свинцового шарика, а немощный одноногий старик не пропадает в морской пучине…

— А ты можешь увидеть тех, кто ушел к берегу на шлюпке? — спросил Норман. — Где они сейчас? Что с ними?..

— Попробую, — сказал Эрних и вновь взял в ладони чашу. Но на этот раз, глянув на поверхность воды, он отчетливо различил вход в длинный изломанный коридор с закругленными углами и неровными, грубо стесанными ступенями. Вход вдруг увеличился, заслонив палубу и часть борта, и какая-то невидимая сила подтолкнула Эрниха к первой ступени. Он сделал шаг вперед и почувствовал, как все его тело как будто погрузилось в прозрачную зеленоватую, но почти неощутимую жидкость, слегка покалывающую кожу.

— Иди, — услышал он чей-то мягкий повелительный голос.

И он пошел вперед, слегка касаясь кончиками пальцев твердых, но как бы несколько влажных на ощупь стенок коридора. Усталость внезапно прошла, и собственное тело вдруг показалось ему почти невесомым. Он довольно быстро миновал несколько изгибов и, дойдя до очередного поворота, различил вдали овальный просвет, при приближении оказавшийся большим древесным дуплом. Услышал множество голосов, говоривших на странном щелкающем и посвистывающем языке. Говор перемежался постепенно нарастающим грохотом многих барабанов, топотом босых ног по твердой земле и пронзительным сухим треском деревянных трещоток.

Эрних осторожно выглянул из дупла и увидел большую лесную поляну в окружении огромных истуканов, вырубленных из красного камня и украшенных сильно выступающими и глубоко прорезанными изображениями различных животных, среди которых отчетливо различались янчуры, покрытые бугорчатой ромбовидной чешуей. Но головы истуканов, их выпуклые, низко нависающие лбы, широкие квадратные челюсти, плоские и как бы прижатые носы с вывернутыми ноздрями одновременно напомнили Эрниху лицо Двана и морду рыси. Посреди поляны был сложен из камней высокий круглый Очаг. В нем полыхало рваное рыжее пламя, и вокруг этого пламени кружились и колотили в барабаны и трещотки красные, полуголые, покрытые густой сетью татуировок люди в высоких переливающихся перьевых шлемах. Но самое ужасное было то, что у подножия каждого каменного идола лежал связанный по рукам и ногам пленник, явно предназначенный для принесения в жертву. Сперва глаза Эрниха отыскали среди них Янгора и Свегга, затем пробежали по знакомым лицам гардаров и на миг задержались на рыжебородом скуластом Сконне. Здесь были все, кто отправился к берегу на шлюпке, кроме Бэрга. Эрних подумал было, что Бэрга, быть может, уже успели принести в жертву, но, внимательно осмотрев поляну, он не нашел на плотно утоптанной земле никаких следов жертвоприношения.