Александр Волков - Пришелец

Но Эрних словно прочел его мысли на расстоянии. Он вдруг на полпути остановил сверкающий взмах топора, выпрямился, посмотрел в глаза Нормана ясным лучистым взглядом и, проверяя пальцем остроту лезвия, сказал: «Не переживайте, командор, никуда он не денется!»

— Ты о ком? — спросил Норман, раздраженно вталкивая в тесные ножны длинный непослушный клинок.

— Вам лучше знать, — усмехнулся Эрних, опускаясь на гладко стесанную половину бревна и почесывая за ухом доверчиво прильнувшего к нему хвостатого хоминуса, как окрестил этих странных зверьков методичный падре.

— Этих разбойников надо держать вот так! — Норман со свистом вогнал клинок в упрямые ножны и потряс сжатым кулаком. — И ты не должен забывать об этом!

— Почему я?

— Потому что когда строительство форта будет в основном окончено, мы с падре отправимся в небольшую экспедицию, и в наше отсутствие кому-то надо будет взять на себя командование всем этим сбродом, — сказал Норман.

— Вы хотите поручить это мне, командор?

— Больше некому, — нахмурился Норман, — я понимаю, ты слишком юн и порой излишне мягок по отношению к окружающим. Мои славные сподвижники могут этим воспользоваться и за пару дней обратить хорошо укрепленный форт в обыкновенный прибрежный бордель…

— Бордель? Что такое — бордель?

— Как бы тебе объяснить… — Норман замялся и несколько раз сухо щелкнул пальцами. — Много вина, женщины…

— Жрицы?.. Жены?.. — быстро спросил Эрних.

— Вот-вот, жрицы!.. — подхватил Норман. — Но и как бы жены… Общие, понимаешь?..

— Унээт имел много жриц, — пробормотал Эрних, прикрывая веками затуманившиеся воспоминаниями глаза, — много жен… Зачем?

— Вот видишь! — воскликнул Норман. — Ты же сам понимаешь, что это ни к чему, так?..

— Тинга — жена Бэрга, — продолжал бормотать Эрних, — у Янгора была жена — моя мать… Унээт увел ее к алтарю Игнама… Много жриц… Много жен… Дван убил Унээта… Номинус — маленький дван…

— А если Тингу захочет взять Люс? — вкрадчиво зашептал Норман, давая шпоры лошади и направляя ее шаг на верхнюю ступеньку сходней. — Или Сконн?..

— Бэрг убьет, — коротко сказал Эрних, открыв глаза и в упор глядя на осторожно спускающегося по сходням всадника.

— А если кто-нибудь из моих головорезов прикончит Бэрга?

— Есть Дильс и Свегг — они отомстят.

— Согласен, — кивнул Норман, осаживая коня, — они — великолепные бойцы, но мушкетной пуле, да еще пущенной в спину, исподтишка, — все равно…

— Зачем вы говорите мне все это, командор? — перебил Эрних.

— А затем, — прошипел Норман, свешиваясь с седла и постреливая глазами по сторонам, — что по возвращении я бы не хотел застать здесь стадо осатаневших скотов, для укрощения которого мне придется вздернуть на валу парочку самых отъявленных негодяев!

— Но почему я, командор? — также шепотом спросил Эрних, почесывая за ухом блаженно урчащего хоминуса. — Есть Дильс, Свегг — ваши, как вы их называете, головорезы, по-моему, относятся к ним с достаточным для покорности почтением.

— Они просто здоровые мужланы, — процедил Норман, мельком глянув на одну из башен, где оба воина укладывали на лафет тяжелый пушечный ствол. Их лоснящиеся от пота тела в узких набедренных повязках казались сплошь покрытыми живым подвижным переплетением выпуклых яшмовых лент, бугров и узлов, вырубленных и отполированных искуснейшим камнерезом.

— Но хороши, просто великолепны! — добавил он, невольно залюбовавшись точными ловкими движениями двух могучих кеттов, бережно опускавших толстые подствольные штыри в полукруглые гнезда на лафетах.

— Вот видишь, — сказал Эрних, — они действительно смогут держать весь этот, как вы говорите, сброд вот так!

И он выбросил перед собой плотно сжатый кулак.

— Чушь! — буркнул Норман. — По сравнению с тем, что делал ты…

— А что я делал? — Эрних вскинул голову и посмотрел на Нормана вопросительным недоумевающим взглядом.

— Не прикидывайся идиотом, — поморщился Норман, — вспомни все эти фокусы с чашей, с покойником на берегу. — Да после таких представлений тебе достаточно будет только моргнуть глазом, чтобы вся эта рать, даже если она совсем сорвется с цепи и осатанеет, сделалась как шелковая!

— Но я не знаю… — забормотал Эрних, крепко прижимая к себе оробевшего хоминуса. — Я не помню… это все они…

— Кто — они? — Норман легким прыжком соскочил с седла и вплотную приблизился к Эрниху. — Кто?..

— Я не знаю, — монотонным голосом ответил он, прикрывая глаза подрагивающими пленками век, — они приходят и уходят, а я остаюсь один… Они говорят: ты должен!.. ты должен!.. А я не знаю — что?.. А вы знаете, командор?

— Делай что должно, и пусть будет — что будет! — лихорадочно зашептал Норман, охватив ладонями потные виски Эрниха и напряженно вглядываясь в его затуманенные полуприкрытые глаза. — И все сбудется, слышишь меня?.. Все, все будет прекрасно!.. И мы достигнем земли обетованной, где не только души, но и тела наши обретут вожделенный покой и где все будут любить друг друга без зависти и страха и будут счастливы счастьем ближнего, а не бедой и горем его! Ибо счастье это будет столь велико и безмерно, что его хватит на всех, и каждый возьмет лишь ту часть, которую он сможет вынести, ибо безмерное горе и безграничное счастье — близнецы, и далеко не каждый может достойно пройти испытание счастьем, легко обольщаясь его обманчивыми мгновенными призраками — властью, богатством, славой!

— Унээт был власть? — спросил Эрних, медленно открывая глаза. — Сказал: Дильс, убей! Дильс пошел и убил… Это власть, да?

— Да, мой мальчик, — сказал Норман, поднимаясь с колен, — и еще многое, многое другое: жизнь, счастье, любовь — все это дает власть… Или отнимает, если это нужно ей самой!

Сказав это, Норман легко вскочил в седло и поднял на дыбы храпящую, перебирающую точеными копытами лошадь.

— Власть может все! — воскликнул он, выхватив из ножен клинок и очертив над головой прозрачный сверкающий круг. — Она может сделать человека счастливым, несчастным, возвести его на сияющие вершины богатства и славы, а затем низвергнуть в бездну безвестности и нищеты! Она может все, кроме одной вещи…

— Какой?

— Она не может сделать бывшее — небывшим, — невесело усмехнулся Норман, осадив лошадь и небрежным жестом вбрасывая клинок в кожаную петлю на поясе. Он дернул поводья, чуть коснувшись лошадиных боков серебряными звездочками шпор, и умное животное, круто выгнув искусанную гнусом шею, зацокало по сходням стертыми подковами.

Поднявшись на вал, Норман привстал на стременах и поверх острых кольев ограды посмотрел в сторону леса. Вырубка перед рвом уже покрылась пепельно-зеленым тростниковым подростом, густым и колючим, как сапожная щетка. Кое-где сквозь эти заросли просвечивали перламутровые, изумрудные, карминные чаши, зонтики и купола невиданных, фантастических цветов; знойный воздух над ними гудел и трепетал от биения разнообразных крыльев; зависали, широко распахнув шелковые объятья, бабочки размером с широкополую пастушью шляпу, птички величиной с перстень покачивались над цветочными чашечками, запустив в их благоухающие недра тонкие, как комариный хоботок, клювики, — и над всем этим разгульным и в то же время изысканным пиршеством парил в бездонной синеве черный, как сажа, коршун с белой каймой на крыльях.