Мерседес Лэки - Из Глубины

В тот самый миг, когда последняя веревка у него на руках наконец-то распалась, по рядам его спасителей пробежало какое-то волнение.

Владыка Глубин плывет! — вскрикнул сначала один голос, затем другой…

И внезапно он очутился в воде совсем один и отчаянно замолотил руками.

Погодите! — крикнул он им вдогонку. — Погодите! Я же не… я не могу…

Спокойствие, Ходячий.

Этот мысленный голос не походил ни на что другое, что ему приходилось слышать прежде: оглушительный, низкий, отдающийся эхом. Он накрыл его сознание гигантской волной, от которой Ален затрепетал и у него перехватило дыхание; он понял, что находится в присутствии чего-то… исполинского.

Спокойствие. Не двигайся. Я плыву.

Он ощутил усиливающееся давление воды под ним, и вдруг…

Вдруг что-то огромное, больше самого большого корабля, какой он когда-либо видел, поднялось из воды, как новорожденный остров. У Алена появилось ощущение присутствия чего-то сверхъестественного, нечеловеческого.

Да, маленький Ходячий. Я держу тебя. Хорошо, что ты не можешь меня видеть, а не то твой страх превратил бы тебя в бессловесную тварь и ты стал бы законной добычей…

У существа, на чьей спине он лежал всего в какой-то ладони над водой, была такая же скользкая и упругая шкура, как и у тех, других. Ален не мог разглядеть само существо, но ощущение под собой чего-то настолько безмерного, что даже и вообразить себе невозможно, удерживало его в молчании.

Так поведай же мне, Ходячий-по-Суше, что заставило Блестящих Прыгунов прийти тебе на помощь и воззвать ко мне?

Не знаю, господин мой. — смиренно ответил Ален. Я просто… просто позвал на помощь.

Просто позвал на помощь. Ни разу еще пи один Ходячий не просил помощи у нас. Возможно, этого было им достаточно. Но что это за другие? — Мысленный голос существа утратил всякий намек на благодушие, и Ален снова задрожал. — Прыгуны говорят, что их надо во что бы то пи стало остановить. Их плавучие деревья пахнут кровью и болью, их помыслы черны, как ночь. Я знаю, что они причинили Прыгунам — но что они причинили своим сородичам?

Ален как можно более кратко описал громадному существу, везущему его на своей спине, что именно сделали пираты, и ощутил, как медленно разгорается гнев, столь же громадный, как само существо.

Вот как? Воевать само по себе скверно, но воевать с детьми и стариками… с мудростью и надеждой рода… — Повисло молчание. — Да. Я понимаю. Но это дело твоего народа, и хотя я желаю исполнить волю Прыгунов, тебе придется заплатить за это.

Заплатить? — Это было неважно; чего бы ни потребовало это существо, оно должно получить все, если такой ценой можно было положить конец бесчинствам бандитов. — Это… — Он судорожно сглотнул. — Это меня вы желаете получить, о Владыка Глубин?

Упругая поверхность под ним заходила ходуном; миг спустя он понял, что исполин смеется.

Нет, маленький Ходячий, даже если бы ты был хорош на вкус, ты слишком благороден, чтобы тебя съесть. Кроме того, я не хочу, чтобы Тот, Кто Плачет на Берегу, твой Белый Брат-Дух, угас от горя. Нет. Прежде чем я вмешаюсь в дела Ходячих… поклянись, Ходячий, брат Белого Духа. Что никогда и никому обо мне не расскажешь. Никогда и никому.

Клянусь, — пообещал он, не вполне понимая, зачем этому существу его клятва и что он собирается сделать взамен, но дав эту клятву без колебаний. — Никто никогда не узнает. Даже мой Спутник.

Тогда я начинаю.

Он ощутил, как огромная махина под ним пришла в движение, стала подниматься, пока не оказалась полностью над поверхностью воды. Он едва удерживался на этой горе живой плоти, овеваемый встречным ветром, от которого у него зуб на зуб не попадал. Упругая плоть под ним медленно колыхалась. На горизонте показались огни — слишком желтые и немигающие, чтобы быть звездами.

То были фонари на топах корабля, на котором плыли его захватчики, и других кораблях разбойничьего флота. Корабли плыли быстро, но неведомое существо под Аленом было быстрее.

Теперь он ощутил вокруг другие разумы, разумы более мелких существ, его первых спасителей. Они не обменивались словами — он уловил лишь их возбуждение и такой же гнев, как и тот, что испытывал грозный великан. А вместе с ними в его мозгу вдруг всплыли и обрывочные образы, причина их гнева — люди с этих кораблей, забавы ради бьющие доверчивых обитателей озера.

Оставайся с Прыгунами, Ходячий, и смотри.

Туша, которая его поддерживала, вдруг выскользнула из-под него, и он снова очутился в воде. Но не успел он даже запаниковать, как его уже окружали те, другие существа, а двое из них проворно просунули головы под его распростертые по воде руки. А разбойничьи корабли не успели еще уплыть далеко, как что-то черное и чудовищное вырвалось из волн рядом с ними…

И обрушилось на один них, прежде чем немногочисленные матросы, следившие за парусами и румпелем, смогли заметить что-то ужасное, несущееся на них.

В один миг корабль с оглушительным треском лопающихся шпангоутов и воплями очутившихся в воде людей превратился в щепки.

Матросы с других кораблей еще успели понять, какая участь их ожидает, но избежать ее уже не могли. Снова и снова гигантская туша выскакивала из волн и атаковала их корабли, разбивая их в щепы — как капризный ребенок ломает игрушку, но с такой яростью, какой не может испытывать ни один ребенок.

Ален так и не узнал, сколько разбойников погибло мгновенно, а сколько оказалось во власти волн, ибо маленькие пловцы снова расступились, уступая место пловцу-великану, который стремительно понес его прочь.

Там еще остались некоторые, цепляющиеся за обломки своих плавучих деревьев, но сегодня ночью я буду охотиться, Ходячий, — с мрачным удовлетворением объявил голос в его мыслях. — Когда ты окажешься в безопасности, я вернусь и славно попирую… смотри, не забудь своей клятвы.

Никогда, — горячо поклялся он и содрогнулся, ощутив довольство великана.

Нам пора. Я голоден. Чем раньше Прыгуны вынесут тебя па берег, тем скорее я смогу насытиться.

И снова исполинская тута поднялась над водой и помчала его вперед — в каком направлении? Он не мог определить. Он лишь цеплялся за своего спасителя из последних сил — продрогший, измученный, дрожащий, терзаемый мучительной болью в каждой клеточке своего тела и надеющийся, что это существо, только что рассуждавшее о том, как станет есть людей, довезет его до дома.

И все же, и все же…

Ален боялся его — но то было скорее уважение, чем страх.

Поговори со мной, Ходячий. Расскажи мне о своей жизни. Я ни разу не встречал Ходячего, способного разговаривать в моих мыслях, а я прожил долго… очень долго…