Клайв Льюис - Космическая трилогия

— Димбл! — сказал Рэнсом.

Димбл остановился и посмотрел на него. Джейн даже показалось, что он покраснел.

— Вы правы, сэр, — сказал он и снова улыбнулся. — Забыл! Да, не мы одни такие. Каждый народ — двойной. Англия — не избранница, избранных народов нет, это чепуха. Мы говорим о Логрисе, потому что он у нас и мы о нем знаем.

— Можно попросту сказать, — возразил Макфи, — везде есть и добро и зло.

— Нет, — сказал Димбл, — нельзя. Понимаете, Макфи, если думать о добре вообще, придешь к абстракции, к какому-то эталону для всех стран. Конечно, общие правила есть и надо их соблюдать. Но это — лишь грамматика добра, а не живой язык. Нет на свете двух одинаковых травинок, тем более — двух одинаковых святых, двух ангелов, двух народов. Весь труд исцеления Земли зависит от того, раздуем ли мы искру, воплотим ли призрак, едва мерцающий в каждом народе. Искры эти, призраки эти — разные. Когда Логрис поистине победит Британию, когда дивная ясность разума воцарится во Франции — что ж, тогда придет весна. Пока же наш удел — Логрис. Мы сразили сейчас Британию, но никто не знает, долго ли это продлится. Эджстоу не восстанет из праха после этой ночи. Но будут другие Эджстоу.

— Я как раз хотела спросить, — сказала матушка. — Может быть, Мерлин и планеты немного… перестарались? Неужели весь город заслужил гибель?

— Кого вы жалеете? — сказал Макфи. — Городской совет, который продал жен и детей ради института?

— Я мало знаю об этих людях, — сказала матушка. — Но вот университет, даже Брэктон… Конечно, там было ужасно, мы это понимаем, но разве они хотели зла, когда строили свои мелкие козни? Скорее, это просто глупо.

— Да, — сказал Макфи, — они развлекались, котята играли в тигров. Но был и настоящий тигр, и они его приманили. Что же сетовать, если, целясь в него, охотник задел их?

— А другие колледжи? Нортумберленд?

— Жаль таких, как Черчвуд, — сказал Деннистон, — он был прекрасный человек. Студентам он доказывал, что этики нет, а сам прошел бы десять миль, чтобы отдать два пенса. И все-таки… была ли хоть одна теория, применявшаяся в Бэлбери, которую не проповедовали бы в Эджстоу? Конечно, ученые не думали, что кто-нибудь захочет так жить. Но именно их дети выросли, изменились до неузнаваемости и обратились против них.

— Боюсь, дорогая, что это правда, — сказал Димбл.

— Какая чушь, Сесил! — сказала матушка.

— Вы забыли, — сказала Грейс, — что все, кроме очень хороших, готовых к жертве, и очень, очень плохих, покинули город. Вообще же, Артур прав. Забывший о Логрисе сползет в Британию.

Больше она ничего не сказала: кто-то сопел и ворочался за дверью.

— Откройте дверь, Артур, — сказал Рэнсом.

Через несколько секунд все вскочили, радостно охая, ибо в комнату вошел мистер Бультитьюд.

— Ой, в жизни бы!.. — начала Айви и сама себя перебила: — Бедный ты, бедный! Весь в снегу. Пойдем покушаем. Где же ты пропадал? Смотри, как увозился!

Поезд дернулся в третий раз и дальше не пошел. Свет в вагонах погас.

— Черт знает что! — сказал голос во тьме.

Трое пассажиров в купе первого класса легко определили, что он принадлежит их холеному спутнику в коричневом костюме, который всю дорогу давал им советы и рассказывал вещи, неведомые простым смертным.

— Как кому, — сказал тот же голос, — а я должен быть в университете.

Коричневый пассажир встал, открыл окно и выглянул во тьму. Другой пассажир сказал, что ему холодно. Тогда он сел на место.

— Стоим уже десять минут, — сказал он.

— Простите, двенадцать, — сказал второй пассажир.

Поезд не трогался. Стало слышно, как ругаются в соседнем купе.

— Что за черт? — сказал третий пассажир.

— Откройте дверь!

— Мы что, на кого-то налетели?

— Все в порядке, — сказал первый. — Меняют паровоз. Работать не умеют. Набрали невесть кого…

— Эй, — сказал кто-то. — Едем!

Поезд медленно сдвинулся с места.

— Сразу скорость не наберешь, — сказал второй.

— Наверстаем, — сказал первый.

— Свет бы зажгли, — сказала женщина.

— Что-то не наверстываем, — сказал второй.

— Да мы опять остановились!

Снова тряхнуло. С минуту все звенело и звякало.

— Безобразие, — воскликнул первый пассажир, открывая окно. На сей раз ему повезло больше — внизу кто-то шел с фонарем.

— Эй! Носильщик! Кто вы там! — заорал пассажир.

— Все в порядке, все в порядке, — сказал человек с фонарем, проходя мимо.

— Очень дует, — сказал второй.

— Впереди свет, — сказал первый. — То ли пожар, то ли прожектор.

— Какое мне дело, — сказал второй. — Ох ты, господи!

Тряхнуло снова. Вдалеке раздался грохот. Поезд медленно тронулся, словно прокладывая себе путь.

— Я этого так не оставлю! — сказал первый. — Какое безобразие!

Через полчаса показалась освещенная платформа.

«Говорит станция Стерк, — сказал громкий голос. — Важное сообщение. В результате легких подземных толчков платформа Эджстоу выведена из строя. Пассажиры, направляющиеся в Эджстоу, могут выйти здесь».

Первый пассажир вышел. Он всюду был знаком с начальниками и через десять минут уже слышал более подробный рассказ о постигшей город беде.

— Сами толком не знаем, мистер Кэрри, — говорил начальник станции. — Целый час от них ничего нет. Такого землетрясения Англия еще не видела. Нет, сэр, не думаю, что Брэктон уцелел. Эту часть города как смыло. Там, говорят, и началось. Слава богу, я на той неделе забрал к себе отца.

Кэрри всю жизнь говорил, что этот день был для него поворотным пунктом. Он не считал себя религиозным человеком, но тут подумал: «Это — Провидение!» И впрямь, что еще скажешь? Он чуть не сел в предыдущий поезд. Да, поневоле задумаешься!.. Колледжа нет. Придется его строить. Придется набирать весь (или почти весь) штат. Ректор тоже будет новый. Конечно, об обычных выборах не может быть и речи. Вероятно, попечитель колледжа — это как раз лорд-канцлер! — назначит ректора, а уж потом они вместе подберут первых сотрудников. Чем больше Кэрри об этом думал, тем яснее видел, что будущее Брэктона зависит от единственного уцелевшего его члена, как бы нового основателя. Нет, Провидение, иначе не скажешь. Он увидел свой портрет в новом актовом зале, свой бюст в новом дворе, длинную главу о себе в истории колледжа. Пока он все это видел, он, без капли лицемерия, выражал глубочайшую скорбь. Плечи его чуть согнулись, глаза обрели печальную строгость, лоб хмурился. Начальник, глядевший на него, часто говорил впоследствии: «Видно было, что худо человеку. Но держался он здорово».

— Когда поезд на Лондон? — спросил Кэрри. — Я должен там быть как можно раньше.

Как мы помним, Айви Мэггс пошла покормить Бультитьюда. Поэтому все очень удивились, когда она почти сразу вернулась, крича: