Михаил Попов - Богатырь - не звание! (СИ)

— Ты, батя, богатырем меня назвал, — негромко произнес Василий глядя на тело старика. — Что ж, спасибо тебе. Видно пришло мое время.

Он перевел взгляд на маленького провожатого.

— Тебе малыш лучше пока в котомке пересидеть, ты уж не обессудь — он поднял несопротивляющийся клубочек и аккуратно положил в заплечный мешок.

Бережно подняв легкое старческое тело — негоже оставлять в лесу хищникам, пусть свои похоронят — Василий направился в сторону деревни.

Деревенька встретила богатыря надсадными женскими криками, стонами и едким смрадом потушенного пожара. Всего-то и было десяток дворов, но отовсюду тянуло дымом. Порушенные заборы деревянными костями едва прикрывали вытоптанные, будто диким табуном, огороды. Тяжело ступая, Василий медленно брел от дома к дому. То тут, то там, его мрачный взгляд натыкался на порубленные, изуродованные трупы. Чем больше их открывалось взору, тем темнее становилось его лицо. Лицо не пьяницы, а прежнего богатыря. Зубы скрипели в бессильной ярости. Кое-где на уцелевших заборах уже рассаживались наглые черные вороны. С довольным карканьем, они наблюдали за рыдающими над телами друзей и родственников людьми. Где-то женка голосила о муже, там мать пыталась разбудить навеки заснувшее чадо… Мелькнуло перекошенное горем, лицо бородатого мужика. Плача он баюкал жену ли, дочку ли… Что-то говорил ей, точно не замечая вывалившихся из живота, рассеченного ударом меча, внутренностей. А она смотрела на него не моргая, уже не видя ничего на этом свете.

Слепая ярость горячей волной ударила в голову богатыря. Никто не смеет сотворить такое безнаказанно! И пусть боги молчат, но разве впервой человеку добиваться справедливости собственными силами?

Василий остановился перед невысокой кузницей на самом краю деревни. Беда пришла и сюда. В шаге от входа в мрачный полумрак кузни, лежало жестоко посеченное тело хозяина. У ног кузнеца, ничком лежал молодой кудрявый парнишка. Безмолвные рыдания сотрясали широкие но еще по-детские угловатые плечи. Услышав за спиной шаги парень взвился в воздух. Зеленые глаза впились в лицо Василия. Губы еще кривились в плаче, но рука судорожно стискивала рукоять длинного меча. В застланных слезами глазах, Василий прочитал острое сожаление что пришелец не оказался тем самым ворогом. Пальцы парнишки безвольно разжались и не удерживаемый больше меч тяжело упал в дворовую пыль.

— А я… Вот жив остался… — не с того ни с сего произнес парнишка, дрожащим молодым баском. — Положи… Его рядом…

Василий бережно положил свою горькую ношу рядом с порубленным телом кузнеца. Отвел взгляд, и тут же в глаза бросилась отрубленная рука, все еще сжимавшая меч.

— Троих зарубил… — проследив за его взглядом, тихонько пояснил парень. — Потом один изловчился… И руку ему… Потом долго рубили… Со злости… Веселились… А я ничего…

Парень всхлипнул совсем по-детски. Не больше пятнадцати весен, хоть и ростом почти ровень. Василий неловко приобнял его за плечи. Чувствовал — надо что-то сказать. Что-то такое, мужественное… Вот только слова застряли где-то в горле. Только и проговорил:

— Он герой… Ты запомни его таким…

Не в силах сдержаться, парень по-собачьи ткнулся лицом в широкую грудь богатыря. Неловко похлопывая его по спине, Василий чувствовал как горячие слезы расплавленным железом жгут кожу.

— Надо их похоронить… — с трудом выдавил богатырь.

Вечерело. Солнце сбегая с небесной кручи окрашивало окрестности кровавым, видно мало ему было дневного кошмара. Василий, оперевшись на заступ, с трудом разогнул ноющую спину. Весь остаток дня, бегал по деревне, помогал перевязать раненых, хоронил мертвых. Сколько их было? Сколько слез увидел сегодня? Не раз приходилось бывать в кровавой сече, видывал и больше крови, но вот что б так — свои, всю деревню… С хладнокровием мясника режущего свиней… Пальцы с такой силой сжали черенок, что твердое дерево не выдержало, промялось под пальцами как кусок мягкой глины.

— Пойдем, добрый человек. Я там хлеба нашел… Да и сыр есть… Отдохнуть тебе надо…

Василий вздрогнул. Занятый горькими мыслями не заметил, как подошел давешний парнишка. Он обернулся, всмотрелся в повзрослевшего, за один страшный день, парня.

— Как звать тебя, добрый человек? — выдержал его взгляд парнишка. Не моргнул, не отвел глаз. Оправится со временем, в его годы это легче…

— Василием кличут. Василием Игнатьевичем.

— А меня Одинец… Один я у отца был… — губы его дрогнули, но в следующий миг он овладел собой и продолжил: — Мамка померла, когда меня рожала… Так что, теперь и впрямь — Одинец…

Он хотел было еще что-то добавить, но махнул рукой, и резко повернувшись скрывая выступившие слезы, быстро пошел к кузнице.

Наскоро забросив в изголодавшийся желудок пару ломтей мягкого хлеба да немного сыра, Василий придвинул поближе немаленький кувшин с резко пахнущей брагой. Осторожно отхлебнув, прислушался к ощущениям. Прокатившись по горлу непреодолимой лавиной, жидкость с силой ударила ссохшийся от долгого воздержания желудок, растеклась приятным теплом. Удовлетворенно причмокнув, Василий поднял глаза на Одинца. Весь вечер парнишка не проронил ни слова. Сидел уставясь пустыми глазами в угли печи. Тонкие юношеские губы окруженные едва пробившимся пушком шевелились, обвиняя невидимого собеседника, с которым вел мысленный спор.

— Одинец… — неловко нарушил тишину Василий. — Ты, это… Что произошло? А то даже спросить… Не до того было…

— Люди боярина здешнего, Охлябы, — монотонным голосом, не отрывая взгляда от мрачно рдеющих углей, бросил парнишка. Затем стряхнув наваждение, вздрогнул. Медленно повернув голову, продолжил уже живее: — Намедни торговцы тут проезжали. Глянулся боярину жеребец один. Видя это, торговцы вздули цену до небес. Вот он и решил, примучить свои деревни новым налогом. А что с нас взять? И так последнее ему отдавали…

Одинец замолчал, снова уставившись на багровые угли. От его тяжелого вздоха угли пыхнули ярче, зазмеилось синее пламя.

— Вот он и решил, — продолжил парнишка. — Наказать нашу деревню, что б остальные убоялись. Его гридни прискакали рано утром… Сначала веселились — кто плетью всех норовил, кто за девками гонялся… Потом в раж вошли. Начали стрелами, как уток, а после и вовсе мечами… Когда это началось, батя меч схватил и на улицу. Я за ним было, да он проворнее оказался — вдарил мне по темечку и в подвал… Через оконце все видел… Ногти все поломал… Да только когда выбрался, ускакали уже… Потом вот ты Звягу принес…

Что здесь можно было сказать? Василий молча пил брагу большими глотками, стараясь хоть немного затушить бушующий в голове пожар.