Елена Никольская - Змей подколодный

Колесо было раза в два выше, чем помнилось, он не заметил этого снизу. Многое было видно с него — уж точно больше, чем хотелось бы. Знакомые очертания города мешались с небывалыми. "Мир сдвинулся", вспомнил он "Тёмную башню" Кинга, иначе и не скажешь, мир сдвинулся… Не было острова Зелёного с дачами; не было турбазы на берегу — да и берега не было! Двухэтажные дома с флюгерами спускались по пологому обрыву. Волга, лишённая вытекающей из неё городской речки, и шлюзового канала, и гидроэлектростанции. Узкий мост. Крохотная пристань вместо порта.

Не было вокзала — степь… В степи стоял завод, а на его территории — параллелепипед узкого и высокого здания. На вершине висели, казалось, в воздухе огромные часы.

И никогда здесь не строились новые микрорайоны, — город заканчивался, обрывался напрочь бульваром Профсоюзов, а дальше — та же бесконечная степь. Вместо химкомбината — длинная, узкая полоса поднимающихся в горку домов. Вот старые квартала почти не претерпели изменений — единственно, во дворе за "Букинистом" торчала круглая башня с куполом — водонапорная, что ли? Та, что стояла всю жизнь неподалёку от вокзала, здесь отсутствовала… Но где же я, люди?! Где это мы?..

Андрей сломал так и не прикуренную сигарету и глянул на Ольгу — нет, она не разглядывала город, она хихикала над чем-то на пару с Никитой. И казалась счастливой — а он опять был в полёте, болтался между землёй и небом, между Волжским и… Волжским.

— Куда теперь? — весело спросил Никита, когда они слезли с колеса. Никиту немножко шатало — и Ольгу тоже, и впервые Андрей задался вопросом, что скажут по поводу их состояния в гимназии? Гимназию он тоже с колеса видел, гимназия никуда не пропала, нет…

— Домой, — сказал Андрей. — Пора домой.

И — как в "Мэри Поппинс", когда исчезла смешинка! — гимназисты вернулись на грешную землю с ошалелыми лицами.

— Да, — сказал Никита. — Действительно! А времени сколько?

— На уроки хватит, — вздохнула Ольга.

— Ещё полчаса гуляем! — решительно сказал Андрей. — Поесть надо, братцы! Вы представляете, чем от нас несёт?

— В "Зодиак"! Там всё острое дают! запах перебьётся! — сказала Ольга и тут же скисла: — Тьфу! нету же его здесь…

— В гастрономе напротив Дворца кафешка всю жизнь была. С молочными коктейлями… — вспомнил Андрей.

— Славный закусон! — саркастически сказала Ольга. — Да ладно! Нюхать нас, что ли, будут!

— Унюхают, — сообщил Никита. — Бельский вообще не заедает, всё равно, говорит, спалят.

— Герой! — сказал Андрей. — Он ещё и пьёт?

Никита только улыбнулся.

— Я не герой, — сказал Андрей. — К шайтану под хвост! Пошли в кафе. Бутерброды-то там дают. И "Дирол" купим.

— Ага! — сказал Никита. — Жвачек тут в помине нет. Вообще никаких, представляешь?

— Подсолнечное масло — по глотку, — предложила Ольга. — И ёлочку пожевать помогает.

— О боги, — сказал Андрей.

После кафе Андрей, сославшись на "дела", посадил более-менее протрезвевших собутыльников на автобус (Ольга явно обиделась, Никита покивал) и, помахав вслед, зашагал знакомыми дворами в тридцать четвёртый.

Предчувствие, посетившее его в парке, усиливалось, достигнув апогея на входе в родной квартал. Хотя вся статья была предчувствию сгинуть: родной квартал не изменился ни на йоту. Ни в чём. Нигде. Только стал непомерно огромным — как в детстве.

Но в детстве всё кажется огромным! В последний свой приезд домой Андрей испытал некоторое разочарование, выяснив истинные размеры исторической родины. Может, и целая страна, но вроде Греции, скажем: маленькая. И, так же, как в Греции, осталась в квартале память о мифах. Детство ж, твою дивизию! А уж Андреево детство было самым настоящим мифом — из-за Лёшкиных сказок.

В мире гимназии тридцать четвёртый квартал выглядел странно. Странно настолько, что наслаждаться воспоминаниями Андрей не смог. Он намеревался сразу идти к тайнику — но не сделал этого. И двигался медленно, зигзагами, шаря по сторонам глазами. Если б ещё ноздри раздуть, в точности стал бы похож на взявшую след сыскную овчарку.

Лабиринты асфальтовых дорожек: морских путей, космических трасс и таёжных троп. Каменистая горная долина за пятым домом — обиталище троллей. У гостиницы — ещё не затонувшая Атлантида, в кружке деревьев около детского садика — лесное царство Робина Гуда. И Бета Ориона в садике, они спасались там от инопланетян. Вон в той беседке из бластеров отстреливались, Андрей, помнится, был тогда ранен…

Несколько шагов вперёд и сворачиваем за угол, в джунгли пятнадцатилетнего капитана… Но если вам, сэр, левее, прошу вас, возьмите трубку Шерлока! Старая Англия без трубки немыслима, вы не забыли?.. Андрей покорно закурил, но нырнул вправо, в кусты. В Петроград, где стоял когда-то гиперболоид, ещё не башней на острове, а капитан Янсен…

И на выручку великому Виннету скакали бравые мушкетёры. "По моему веленью, по моему хотенью!" — говорил Лёшка, сплетая воедино сюжеты и ничтоже сумняшеся меняя каноны. Излюбленное его заклинание! А заклинаний было много, и некоторые действовали — на самом деле.

Они играли в книжных героев редко. Когда Лёшка уставал от миров, не описанных ни в одной книге, — собственных. Шервудский лес появлялся по "хотенью и веленью", а в мирах личных они с Андреем жили годами.

Эти миры были всегда.

Смутные и чётких очертаний. Устоявшиеся и меняющиеся с каждым визитом создателя. Разные. Создателем был Лёшка: творцом, режиссёром. Андрей был жителем, но даже тогда он понимал, что без его присутствия многие из миров умирали бы, не успев толком родиться. А больше в Лёшкином театре никто не играл. Лёшка и не искал — ему хватало одного соучастника. Единственного, но исключительно хорошего, потому что Андрей умел жить в его фантазиях. Умел, может быть, лучше, чем сам создатель.

То ещё детство… Даже сейчас, находясь неведомо где безо всяких фантазий, Андрей забыл обо всём на свете, внимательно осматривая мифические места. А ведь сколько лет пытался забыть об этих местах! Не вышло, ничего не вышло…

Пятиэтажки-хрущёвки, белые, розовые, жёлтые, будто в лесу стояли. Самое зелёное в городе место, ни одного пустыря! Детские площадки повсюду, уютные дворы, беседки, узкие тротуары… Милый, но самый обычный городской квартальчик, выстроенный в шестидесятые годы. Семь лет назад Андрей был здесь последний раз — и пожалел о визите. Ностальгия, сантименты, сопли-вздохи — куда ни шло! Но тоска по Лёшке становилась в родном квартале почти невыносимой.

Семь лет назад — и в другой реальности. Копия отличалась от оригинала только одним, но этого было вполне довольно! Не память о детских мифах, не ностальгия — квартал мифами дышал, переполнен был ими. Андрей чувствовал это, почти как четверть века назад, ведь видел он тогда Бейкер-стрит за углом своего дома! Не сомневался, играя, в её существовании здесь и сейчас!