Елена Никольская - Змей подколодный

— У тебя с головой-то как? Не беспокоит? — спросил Демуров.

— А чтоб закаялся к парню соваться, — сказал хозяин. — Не боись, она на полпальца заряжена.

— И дорого взял?

— Нормально. Глюкозки попьёт, а ты вот проследишь. Прозит. Ух-х! Хороша, мерзавка!.. Стало быть, наблюдать будешь, а, Фарид? Блок, поди, поставил на спальное место и утешился? Может, и пульку мою у него изымешь, чего там? Кураторы, ках вас забери!..

— В устах дезертира звучит крайне трогательно, — сказал Демуров.

— Воскресную школу вот думаю основать, — мечтательно сказал хозяин. — С диссидентским уклоном. Гимназисты ко мне потянутся…

— Всей душой за, — согласился Демуров. — Чудный будет повод прикрыть твою лавочку!

— А то, — сказал хозяин и потянулся за бутылочкой. — Да, Фарид, не выйдет у нас коалиции.

Пыли в чуланчике было немерено. Никита потёр переносицу, чтобы не расчихаться, и задел локтем жёрдочку. Беззвучно — но магам этого движения вполне хватило.

— Буду весьма обязан, — сказал Демуров, оглядываясь, — если ты согласишься…

Он замолк и прищурился на стенку, а хозяин привстал и выставил вверх палец.

— Мыши, — ехидно сообщил Демуров. — У тебя тут мыши, Володя.

— С человечьим духом, — сказал хозяин. — Ах, сопляки!..

— Вон там, — кивнул Демуров. — Открой-ка.

Искать Тёмный Путь не было ни малейшей возможности. Поэтому сыщик просто повернулся и кинулся бежать, от души надеясь, что замеченная им дверь не заперта.

Дверь открылась, и он оказался в коротком коридорчике, перед зеркалом, обрамлённым гирляндой мигающих цветных фонариков. Рядом — в зеркале, что ли? — хихикали тонкие девчоночьи голоса.

— Сюда, сюда! — сказали голоса, и Никиту принялись подпихивать, схватили за рубашку, за штаны, втаскивая в зеркало. Он не стал сопротивляться, только закрыл глаза. Зеркало было мягким — словно втолкнули в шкаф, набитый одеждой.

— Будешь должен! — хором сказали сзади и чувствительно ущипнули пониже спины. — Печенек принеси!

— Ладно! — пообещал он и тут же вывалился из мягкого на белый свет.

Белый свет оказался площадью перед городским парком. Прямо перед Никитой стояла целая толпа, занятая неким зрелищем. Внутри толпы играла скрипка — медленную, сложную музыку. Протиснувшись между двумя мужиками, Никита согласился с тем, что зрелище действительно представляло немалый интерес. По крайней мере, для самого Никиты.

На асфальте, скрестив по-турецки ноги, сидел Санька Горленко. В руках скрипка, сбоку картонная коробка из-под обуви. В коробке лежали куски батона, семечки и крошки, а рядом с коробкой, не обращая внимания на людей, бродили воробьи и голуби. Санька опустил смычок и улыбнулся Никите:

— Что-то случилось? Я почуял, что ты в моей голубятне.

— Это твоя голубятня? — спросил Никита. Голова просто кругом шла. — Там же магазин. Я вообще-то в магазине был.

— Ага, — сказал Санька. — Там хорошее место, а хозяин не против.

Он заиграл снова. Классику какую-то, но играл здорово. Никита присел на корточки и позвал:

— Сань!

— А? — откликнулся Санька, не прерывая игры.

— А как ты меня вытащил-то?

— Это не я, — сказал Санька. — Это птицы.

— Это они разговаривали?

— Ага, — сказал Санька.

"Придётся мне контору открывать, — подумал Никита. — Тайный сыск, в натуре. В одного нипочём не потяну! Что-то много всякого непонятного с нами, гимназистами, происходит…"

Народ вокруг, видно, к Саньке и Санькиным прибамбасам уже привык: вовсю кидал в коробку птичий корм. Никита поднялся и пошёл в гастроном за печеньем. Дела делами, но долги в первую очередь. Спросить бы ещё, какое они больше любят — сдобное, песочное? Или, может, с начинкой?

"…насовали сахару. Не иначе незримые работники плиты и чайника в курсе моей кровопотери!

Впрочем, никакого дискомфорта в здоровье я не ощущаю. Отроку двадцать кубиков пролить — как два пальца об асфальт! Зато адреналинчику вплеснул душевно — раз в процессе оплаты, а два — всучивая приобретённое средство защиты Ольге. Нет у меня поводов плохо думать о дяде Вове — ведь вся гимназия его левый товарец пользует, но таки неуютно! "Штучка", твою ж дивизию!.. А куды бечь? У меня ж и на комнате блок (надеюсь!), и клиночек вон недурной. А у барышни что имеется в смысле защиты — полосатый тигрила с мерзким характерцем?..

О тигриле. Говоря откровенно, и лазерный меч, и "штучка", оплаченная интересным денежным эквивалентом, занимают меня куда меньше, чем Флюк. Откуда он, такой завлекательный, взялся, и действительно ли его чувства к хозяйке столь нежны, сколь она утверждает? А ежели он ей глотку перегрызёт ночью? И преподы куда смотрят, интересно? Или они в курсе, и по их мнению он никакой опасности не представляет? Ни хрена себе, однако! Не знаю, что там Демуров регулировал, не заметил я никаких ограничений. Прижать бы рыжего к стенке да побалакать по-мужски…

Тяжко мне, судари, ощущать себя мужем и героем — даже и одиноким. Ибо немерено в округе мужей куда как круче. Потенция-то имеется, это да! Уж потенция — ага… Сколько я выдержу ещё, вопрос? О морали речи уж не идёт — какая уж тут мораль! Негде просто. Не в кустах же девственности лишать, в самом-то деле. А может, и в кустах. Why not, прости меня господи… В крайнем случае, женюсь. Ниже ремня и на это давно согласен.

Устал я что-то. Неделька та ещё выдалась! Но зато водки попил. И получил за сей факт неслабо — и похмельным вечерком, и в субботу! Поди ты, ощути себя мужчиной, штаны подбирая и носом шмыгая! Адаптировался я, сдаётся, целиком и полностью — едва не лучше, чем натуральные ребёнки.

Ребёнки… Никогда я с малолетками дела не имел, и своих боги не послали, но дети ж есть дети — сопляки зелёные, жизни не видали, закройся, писюк, да молоко утри!.. Ан нет. Чешу в затылке и кайфую — право слово, с барышней моей поговорить куда интереснее, чем с большинством знакомых мне взрослых и жизнью умудрённых баб. То же и к хлопцам относится — шайтан задери! Да я сто лет бесед таких не вёл, как с тем же Никитосом!

Нет, народец, конечно, в гимназии неординарный, эксклюзивный народец, но всё равно ж — сопляки! Словом, спеси взрослой ох как поубавилось во мне, прожжённом журналисте…