Елена Никольская - Змей подколодный

На стеллаже пустовала лишь одна полка, на уровне столешницы, видимо, предназначавшаяся для учебников. На остальных же с духовной пищей всё было в полном порядке. Классика. Сплошная классика, и русская, и зарубежная. Разрозненные, но прекрасных переплётов тома Толстого, Достоевского, Шекспира, Голсуорси, Фолкнера (значит, век у нас таки двадцатый, не раньше) — но ни следа, кажется, фантастики и детективов. Хотя нет, вот и Булгаков. И Гофман. И Стругацкие. Потом Андрей обнаружил несколько томов Стивена Кинга и всерьёз задумался, по какому принципу библиотечку собирали. Он снял с полки "Мешок с костями", посидел минут пять в кресле, но читать не смог. Не сиделось.

Он осмотрел дверной проём на предмет петель (петель, само собой, не было) и вышел из комнаты.

В соседних арках ничего интересного не наблюдалось. Узкий коридорчик, тахта… И никого. Народ, разумеется, сидит на уроках. Все при жилетах и галстуках, а девчонки в кринолинах. Или турнюрах. И в чепчиках…

Присев на подоконник в конце коридора, Андрей увидел фонтан. В фонтане трубил в рог мраморный мальчик в хитоне, из рога лилась вода. За фонтаном — ступени на высокую террасу с клумбами, а ещё дальше была, кажется, спортивная площадка, огромная, настоящий стадион, и опять же пустая. Андрей встал и направился к противоположному окну.

Окно выходило прямо на ограду. У ограды высились всё те же сосны, но здесь они оказались не такими огромными: прекрасный обзор.

За пределами гимназии был город, и в городе этом девятнадцатый век отсутствовал напрочь.

Тротуар; аллейка с вязами; потом проезжая часть. По ней шли машины, и некоторое время Андрей с удивлением наблюдал мелькающие "Жигулёнки" и "Москвичи". Проехал автобус: двойной жёлтый "Икарус", явно рейсовый. На другой стороне дороги — такая же аллейка, а за ней, вдоль тротуара, киношные рекламные щиты.

Киношные афиши в железной оправе… Справа от афиш кустики, а после кустиков — серая пятиэтажка-хрущёвка, а на первом этаже её… да, столовая. Столовая, и кулинария, и пирожковая, в которой они пили молочные коктейли, смотавшись со школы…

Он распахнул окно и, высунувшись по пояс, завертел головой.

Кассы "Аэрофлота".

Свечка гостиницы "Ахтуба".

Тридцать восьмой квартал.

Библиотека за придорожными тополями.

Фарс какой-то. Не может этого быть.

Факт. Имеющий место быть.

Другой мир, с гимназией, фраками и магией, находился в Волжском. В городе его детства — причём именно детства: когда он приезжал сюда лет семь назад, первый этаж серенькой пятиэтажки занимала уже не кулинария — фирменный бутик, он ещё долго плевался, проходя мимо…

По тротуару за оградой шли люди — без фраков и длинных юбок, привычно для глаза одетые.

— Осматриваетесь? — спросил подошедший сзади Олег Витальевич. — Вас не узнать. Справились с галстуком?

— Скажите, пожалуйста, как называется этот город? Как он называется?

— Волжский, — ответил преподаватель, поправляя Андрею непривычно высокий воротник рубашки. — По имени реки.

— Не может быть, — сказал Андрей.

— Отчего же, сударь? Идёмте-ка в столовую. Полагаю, она удивит вас в значительно большей степени.

"Это вряд ли, — подумал Андрей, шагая за Олегом Витальевичем. — Вряд ли меня ещё что-нибудь удивит, господа, уверяю вас, ничего более…"

Все происшествия случались с ним стабильно в утреннее время: до полудня. Будучи совой от рождения, Андрей принимал их безропотно и заторможено. Реакция наступала к ночи; благодаря такой особенности организма Андрей всю жизнь страдал кошмарами — полнометражными и красочными. В ту, первую, ночь в гимназии он ждал кошмаров с Лёшкиным участием. Но Лёшка ему не приснился. Ждал он и того, что проснётся дома, — но и этого не произошло. Вымотанный впечатлениями сумасшедшего дня, Андрей спал как убитый и очнулся оттого, что его трясли за плечо. Открыв глаза, он увидел своего куратора, дежурившего ночью на третьем этаже интерната мальчиков.

— Будильника не слышим, сударь? — снисходительно сказал Демуров. — Завтрак проспите.

Каблучки по ступенькам — цок-цок. На лестнице ковёр, а всё равно слышно. Платье по ковру — шур-шур. Одна нижняя юбка, две верхних. Ольга в очередной раз наступила на подол и приподняла его, тихонечко чертыхнувшись. Скоро это войдёт в привычку, и хотелось верить, что возможно привыкнуть и к корсету. По поводу корсета просто слов не было. Благодаря ему — да и всей гимназийской форме! — Ольга узнала, что такое счастье. Раздеться вечером у себя в комнате, свернуться клубком в кресле: необъятное счастье! Всю жизнь физкультуру ненавидевшая, здесь Ольга занималась ею охотно, после второй пары бегом бежала переодеваться в свободный и лёгкий спортивный костюм и со спортплощадки уходила едва не последней. Да, осанка и походка девчонок со старших курсов вызывали тихую зависть, но такой ценой? Белка моя, как говорят в гимназии!.. Увольте!

Впрочем, она лгала себе — потому что один взгляд в зеркало тяжкие муки вознаграждал сторицей. А зеркал в гимназии было множество, и все они отражали безупречную красавицу с невероятной фигурой и обалденной причёской. Старомодной причёской, да. И платья из былых времён, но мы ведь не дома, и понятия о моде здесь иные. А когда она научится выглядеть и держаться так же, как мадам Окстри… о, тогда!..

Мадам Окстри разговоры о причёсках и манерах вела с великою охотой. Да и все здешние учителя за внешностью и поведением питомцев следили со вниманием родителей, озабоченных первым выходом в свет любимого чада. К глубокому Ольгиному сожалению, не менее пристрастно они относились и к учёбе.

Ольга всегда училась хорошо — но неровно, и ей, привыкшей уроки делать за час, а то и вовсе не утомляться, было крайне трудно смириться с полным отсутствием халявы. Зная, какого рода наказания приняты в гимназии, домашние задания она готовила очень тщательно и теперь, к концу сентября, выть была готова. Тем более что последняя пара заканчивалась в шестом часу вечера — каждый день, кроме субботы, в субботу занятия были только до обеда. Времени на дела личного характера практически не оставалось. Прожив здесь месяц с лишним, Ольга ещё ни с кем не подружилась. Да и обстановка к тесному общению не располагала — никаких командных игр на физкультуре, отдельная комната у каждого ученика, мало того — парты в классах, столы в читалке, даже парковые скамейки были рассчитаны на одного человека. Вероятно, чтобы не отвлекать от учёбы; других причин Ольга не находила.