Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

— Я сам знаю, когда и чье вино мне пить! — крикнул Владигор, уворачиваясь от сабельного удара и локтем разбивая лицо нападавшего.

Кровь наполняла его кулак, сжимавший основание кубка, горло сжимала колючая сухость, места павших воинов занимали новые, замыкавшие Владигора в сплошное кольцо, но с каждой каплей княжеской крови, падавшей на мраморные плиты, их боевой строй заметно редел, и в просветах между доспехами князь видел чешуйчатые бока ненавистного чудовища.

И все же врагов оставалось еще много; их удары сыпались на плечи и голову князя со всех сторон, и он едва успевал поворачиваться, отражая клинки и острия копий, которые ломались о богатырский меч подобно пересохшим вершинкам болотных ольшин. Отбивая удары, уворачиваясь и прикрывая от обломков стали пустеющий кубок, Владигор чувствовал, как с каждой упавшей каплей из его тела уходит не только сила, но и сама жизнь. Сраженные его мечом воины отлетали за края площадки, скатывались по ступеням и, громоздясь друг на друга, застывали в нелепых позах. Музыканты трусливо жались к подножию трона, но продолжали играть, повинуясь властным жестам Десняка. Цилла вскочила на стол и, сбросив с плеч меховую мантию, неистово плясала среди винных кувшинов и блюд с дичью. И лишь Урсул возвышался на троне, держа перед собой огромный бриллиант, сверкающий холодными прозрачными гранями.

Черный Маг медленно вращал в пальцах драгоценный кристалл, и Владигор видел в его полированных плоскостях то бледное, неподвижное лицо Любавы, то кровавые бельма Ракела, то обтянутый сухой, морщинистой кожей череп Берсеня.

— Пей, князь! Выпей хоть каплю, и спасешься! — визжала Цилла, в ярости швыряя во Владигора то запечатанный винный кувшин, то литой ковш с тяжелой ручкой.

Воинов на площадке оставалось уже не больше полудюжины, но Владигор настолько ослаб, что едва поднимал меч, отражая их стремительные выпады и приближаясь к чешуйчатому змею шаткими, неверными шагами.

Чудовище уползало, обвив кольцом Любаву и щерясь на князя широко распахнутой зубастой пастью, откуда то и дело вырывались ржавые языки огня. Филин вился над ним, бросался вниз, расправив крылья и выставив вперед крепкие когтистые лапы, но его когти бессильно царапали роговые щитки на уродливой бородавчатой морде змея, а перья обгорали в языках пламени, распространяя едкий, удушливый смрад.

— Филька, оставь! — из последних сил хрипел Владигор. — Тут без богатырского меча ничего не сделаешь! Нечистая, Филя! Нечистая!..

При этом вооруженная рука князя продолжала бой уже как бы сама по себе: его меч на излете подсекал встречные клинки, ломал крестовины рукоятей и, легко скользнув по стальному наручню, по локоть обрубал вражескую руку. Владигор уже не дивился тому, что из ран, оставляемых его клинком, вместо крови сочится пенистая темно-зеленая жидкость, уже сплошь залившая площадку и стекавшая по ступеням широкими дымящимися струями.

— Получай, нечисть! — сквозь зубы шептал он, рассекая облаченный в доспехи торс от плеча до паха и отворачивая лицо от брызг вонючей пены, бьющих из-под богатырского клинка.

При этом князь ни на миг не упускал из виду змея, достигшего могучей старой лиственницы, оставленной зодчими для поддержки купола, и теперь скользящего вверх по ее шершавому стволу. Роговые чешуины чудища топорщились и трещали, а толстый бородавчатый хвост то выстреливал навстречу князю, то веером колотил по площадке, оставляя на мраморных плитах глубокие зубчатые трещины. При этом страшный хвост не причинял ни малейшего вреда последнему противнику князя, то пролетая над его плоским черным шлемом, то проскакивая под подошвами кожаных сапог, окованных узкими стальными полосами.

— Врешь, гад, не уйдешь! Все равно достану! — бормотал князь, тяжело дыша и прижимая к груди уже почти опустевший кубок. Его меч с певучим посвистом рассекал воздух, то обращаясь в сплошной сверкающий круг, то выскакивая из ладони стремительной серебристой молнией, высекавшей ослепительные голубые искры из вражеских доспехов и змеиной чешуи.

— Браво, князь! Браво! — хохотала за его спиной Цилла.

— Так его!.. Так его, княже!.. — сорванными до хрипа глотками подхватывали музыканты, давно сбившиеся с такта и дувшие кто во что горазд.

— Выпей, князь! Хоть последнюю каплю! — истошно верещал с трона Урсул.

Жаркие малиновые круги плыли перед глазами князя так, как если бы жилки лопались под его веками, заволакивая зрачки мутными кровавыми пятнами. Хвост змея то выскакивал из багрового тумана, то вновь исчезал за щитками доспехов и матовой сетью кольчуги. Но в тот миг, когда муть вдруг разошлась и Владигор увидел над стальным ошейником бледное пятно гортани, его меч вылетел вперед, и клинок, окрасившись красным, на треть вошел в глотку последнего бойца.

Биение чешуйчатого хвоста вдруг затихло. Потрясенный князь выдернул меч из раны и стал медленно отступать назад. Воин покачнулся, выронил свое оружие, сорвал с головы шлем с частой решеткой забрала, и князь увидел под ним бледное как смерть лицо Леся.

— Прости, князь! Околдовали! Морок все это: змей, Любава, Филимон — все! — прохрипел лицедей, зажимая ладонью рану и облизывая языком выступившую на губах кровь.

— Выпей, может, полегчает! — прошептал князь, подхватывая Леся под руку и поднося к его немеющим губам надтреснутый край кубка, на дне которого еще оставалось немного дымящейся влаги.

— А не жаль тебе, князь, свою благородную кровь на шута тратить? — слабо улыбнулся Лесь, опускаясь на колени перед Владигором.

— Кровь у всех одна, — перебил князь. — Пей, я сказал!

Лесь разомкнул синеющие губы, и Владигор стал по каплям вливать ему в рот густую темную жидкость. Но стоило лицедею сделать первый глоток, как глаза его закатились под лоб, по телу пробежала судорога, а лицо застыло, как воск вокруг догоревшего свечного фитиля. Последнее слово, сорвавшееся с его губ, было: «Кристалл!»

— Кристалл? Какой кристалл? — прошептал Владигор, склоняясь к посмертной маске, медленно проступающей сквозь знакомые черты.

Но Лесь молчал, в его открытых застывших глазах отражались вогнутые кресты стропильных переплетов и темная многолучевая звезда, образованная арками, сходящимися в самой вершине купола. Между ними перебегали багровые отблески факелов, в легких сквозняках трепетала призрачная дымка, заполнявшая свод подобно вечернему туману, до краев заливающему речную низину, и филин с обгоревшими крыльями метался под куполом, как огромный нетопырь, накрытый перевернутой плетеной корзиной.

И вдруг князь заметил бледный тонкий луч, пронизывавший слоистую дымку и как бы норовивший срезать ночную птицу в ее мятущемся полете. Филька тоже видел этот луч и ловко уходил от него, то заваливаясь вбок, то падая вниз со сложенными крыльями, то резко взмывая к звездообразной вершине купола.