Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

Владигор указал на Ракела с мальчонкой, и все головы повернулись вслед за его перстом.

— Дитя-то, может, и ни при чем, — негромко пробурчал чей-то голос, — да как бы через него новая смута в Синегорье не учинилась. Найдется лиходей, мастер искру из каменных мозгов высекать, — глядишь, и затлел слушок, и поползли язычки огненные: не наш князь, подмененный, а от нашего истинного наследник остался малый, — не дадим мальца в обиду, костьми за правду-матку ляжем! И такое опять начнется!..

— А ты что на это скажешь? — промолвил Владигор, обернувшись к Ракелу.

— Одно скажу: пока я жив, с головы этого мальца волос не упадет, — ответил воин, окидывая зал мрачным, настороженным взглядом, — а предан я тебе, князь, не меньше этих, и не на словах, на деле не раз доказывал! А от смут будущих дыбами да плахами не заслонишься, не то, так другое найдется: на грех мастера нет, сам знаешь, — а кровь всегда дырочку найдет! Пойдем, мой мальчик, нечего нам здесь делать.

Ракел повернулся, обнял мальчика за плечи, и они стали медленно удаляться по сумрачному коридору, стены которого были увешаны толстыми ворсистыми коврами.

— Постой! Куда ты? — крикнул князь.

— В наемники опять подамся, куда мне еще деваться, — небрежно бросил через плечо Ракел, — сына начну понемногу этому ремеслу обучать, глядишь, в старости и прокормит…

— А мне, думаешь, хорошие воины уже не нужны? — воскликнул князь. — Хочешь мира — готовься к войне, — не мной придумано…

— Один в поле не воин, — усмехнулся Ракел. — Эту трусливую мудрость тоже не я сочинил.

— Зачем один! — перебил Владигор. — Срубим тебе хоромы за Посадом, крепость потешную выстроим, сорванцов по всему Синегорью наберем: обучишь — вот тебе и войско!

— Военный лагерь? Что ж, дело знакомое, — кивнул Ракел. — А как насчет коней, сбруи, оружия, фуража? Да и кормить надо эту ораву: я их за день так умотаю, что каждый готов будет в три глотки жрать! А сколько штанов истреплют, так про то я и не заикаюсь… Но что делать, князь, хорошее войско — штука дорогая.

— Составь полную роспись, передай Дувану, — коротко приказал Владигор, — и чтоб все было чин чином: никакого гнилья, никакой трухи — сам проверь, понял?

Последние слова князь высказал уже казначею, выступившему над толпой и почтительно склонившему плешивую толстолобую голову.

— Не изволь беспокоиться, государь! Исполним по высшему разряду! — сказал Дуван, вытянув руки по узорчатым швам кафтана. — И сорванцов тебе таких лихих наберем — мир сотрясется!

— Мир не груша, трясти его я не собираюсь, — усмехнулся князь, — довольно с него было Климог и прочих душегубов! Мне такие воины нужны, которым одного сознания своей силы достаточно, такие, что только глянут — и у любого супостата всякая охота пропадет с ними связываться. Как, Ракел, вырастишь такое войско?

— Воины-монахи? — прищурился бывший наемник. — Видел я таких, сам у них стрелы и ножи взглядом отводить учился.

— Ну и как, выучился? — насмешливо спросил осмелевший Дуван.

— Проверь, если тебе слова моего не до…

Ракел не успел договорить, как Дуван взмахнул бархатным рукавом кафтана — и в воздухе серебристой молнией мелькнул клинок. Промелькнул и замер, трепеща, как рыбка, перед распахнутым воротом детского тулупчика. Ракел протянул руку, взял кинжал за наборную рукоятку и небрежно заткнул за широкий кожаный пояс.

— Отец, а меня так научишь? — восторженно прошептал мальчик, провожая его движения зачарованным взглядом блестящих черных глазенок.

— Научу, сынок, и этому научу, и многому другому, что в жизни пригодится, — сказал Ракел, потрепав мальчика по плечу.

Они повернулись и, неспешно дойдя до конца коридора, скрылись за низкой тяжелой дверкой.

— И меня, князь, отпусти, — раздался в тишине голос Берсеня. — Стар стал, проку от меня не много, а разряженным чучелом у трона стоять да крохи ловить — это не по мне!

— Куда ж ты пойдешь? — обернулся к нему Владигор. — Терем твой Климогины прихвостни сожгли, жена померла с горя, пятеро сыновей было, так и тех по всему свету разнесло — ищи теперь ветра в поле!..

— Вот и пойду! Может, и отыщу кого! — твердо сказал старый тысяцкий. — Не держи, отпусти с миром!

— Может, провожатых тебе дать? Места у нас глухие, своих ушкуйников вроде как повывели, но мало ли, на каких залетных наскочишь.

— Кто старика тронет! — кашлянул в кулак Берсень. — Держи своих молодцев при себе, князь, а мне прикажи выдать хлеба-соли на дорогу, силки заячьи, крючки, жилки рыболовные и прочую снасть, чтоб было чем мелкую дичь промышлять.

— Так один и двинешься, без попутчиков? — вздохнул Владигор. — Подождал бы хоть, когда лед на Чарыни сойдет да корабельщики свои ладьи наладят.

— А чего ждать? У моря погоды?

Одно из окон с шумом распахнулось, и в проеме показалась веселая физиономия Леся, окруженная пушистым золотистым нимбом растрепанных волос.

— Не прогневайся, князь, что в окно лезу, — проворчал лицедей, подтягиваясь на руках и перебрасывая через подоконник ноги в мягких меховых унтах, — я было в двери сунулся, а мне навстречу двое: не велено пускать! Князь с боярами о делах совещаются!.. Ты уж не серчай на простоту мою по старой памяти и старика со мной отпусти. Мы, сам знаешь, везде гости желанные, для нас границ нету, может, где и сынков его встретим, кто знает, куда их судьба занесла!

— Тут спрашивали: кто знает? — услышал князь тихий, шелестящий шепоток. — Я знаю!..

Владигор обернулся на этот странный звук и увидел в дверях залы туманную плечистую фигуру, по самые глазницы замотанную в широкий складчатый плащ.

— Опять ты? — воскликнул князь, узнав в призраке покойного Ерыгу. — Зачем пришел? Прощения просить?

— Мучит, князь, томит вот здесь, — просипел тот, указывая на грудь толстой, обернутой в полу плаща рукой, — отпусти грех, а я тебе все скажу как на духу, я теперь все знаю: где чьи сыновья, где клады зарыты, кто зуб на тебя точит, кто камень за пазухой держит…

— И здесь торгуешься? — усмехнулся Владигор. — Там мою душу за воскресение во плоти бесам продавал, сюда за отпущением явился, — хитер, брат! При жизни-то ты вроде попроще да погрубее был…

— Эх, князь, да если б я знал! — тяжело и протяжно вздохнул Ерыга. — Да разве б я так жил — да ни в жисть, головой своей клянусь! Батюшкой-матушкой, да будет земля им пухом! Отпусти, князь, может, полегче станет?

— Поздно, братец, спохватился, — сказал Владигор, — я на тебя зла не держу, но грехи такие только Всемогущий отпускает, ибо лишь Он может сделать бывшее небывшим.

— Значит, вечные муки?! — затрепетал призрак.

— Не могу сказать, не в моей это власти, — сказал князь, — а если про сыновей Берсеневых что знаешь, говори!