Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

Погруженный в эти путаные размышления, Десняк чуть не прошел мимо своих ворот и очнулся лишь тогда, когда увидел краем глаза двух «рысьяков», старательно крепящих к столбу сорванную петлю: один держал петлю кузнечными клещами и вставлял в ее дырки острия кованых гвоздей, а второй лупил по шляпкам небольшой, но увесистой кувалдой. Когда Десняк остановился против ворот, «рысьяки» прервали работу и встали перед ним склонив головы, прикрытые пустоглазыми рысьими мордами. Поравнявшись с ними, Десняк хотел по привычке обругать их «козлами» и «дуроломами», но, взглянув на шапку, лишь махнул рукой в знак того, что они могут продолжать свое дело, и прошел во двор. Здесь двое Десняковых скорняков сдирали шкуры с задранных Силычем коней, псари разделывали кровавые туши, «рысьяки» же колготились возле стенки трапезной, расширяя топорами проем вокруг поясницы своего застрявшего товарища.

— Ох, дуроломы! — вырвалось-таки у Десняка приготовленное словечко, когда оконная коробка треснула и толстяка вышибли во двор вместе со щепками и мхом, затыкавшим щели между срубом и коробкой.

Густо насыщенный руганью дворовый воздух поглотил «дуроломов», подобно воронке мельничного жернова, без разбора втягивающей в свое жерло как ржаные зерна, так и плевелы. А так как при этом каждый продолжал тупо делать свое дело, то Десняк не счел нужным вмешиваться в происходящее и, дойдя до сорванной с петель двери, сам поднял ее из грязи, прислонил к косяку и поднялся на башню.

В эту ночь он приказал постелить себе здесь же, в каморке, на узкой деревянной скамье у двери, когда же Тёкла раскатала на досках жесткий тюфяк и стала взбивать подушку, соблазнительно подрагивая толстой задницей, сделал вид, что разглядывает оброненную скоморохами маску, и не поднял головы, пока баба не закрыла за собой дверь.

Как только она вышла, Десняк немного подождал, прислушиваясь к скрипу ступенек. Наконец внизу хлопнула уже поставленная на петли дверь, и он кинулся в угол и достал из букового ларя волчью шапку. За день она чуток просохла от уличной сырости, но все еще изрядно воняла псиной, и потому, прежде чем взять ее в руки, Десняк заложил ноздри двумя клочками пеньки, смоченными розовым маслом. Проделав все это, он расстелил посреди каморки легкую чешуйчатую шкуру коркодела с четырьмя когтистыми лапами и длинной мордой, в глазах которой слабо светились два крупных изумруда, ограненные столь искусно, что попавший на них свет лучин словно впитывался в глубь камней и сиял оттуда даже после того, как Десняк гасил огоньки роговыми колпачками и внутренность каморки погружалась в полную темноту.

Но в ту ночь, прежде чем погасить лучины, Десняк придавил все четыре лапы коркодела черепами медведя, волка, рыси и лисы и лишь потом поместил в центр шкуры волчью шапку. Теперь надо было медленно обойти шкуру по кругу, останавливаясь против каждого черепа и перекладывая его так, чтобы пустые глазницы и слегка приоткрытые челюсти были направлены точно на шапку. Когда это было сделано, Десняк взял с полочки яшмовый пузырек, сбросил с себя бархатный халат и, плотно прижав пальцами платиновую крышку пузырька, выдавил на ладонь тринадцать капель густой черной жидкости, похожей на обыкновенный колесный деготь. Жидкость растеклась по ветвистым линиям ладони, образовав рисунок, одновременно напоминающий и корень, и человека, широко раскинувшего по сторонам руки с растопыренными пальцами. Десняк собрал возникшее изображение в горсть, пошептал в кулак, а затем раскрыл ладонь и, набрав жидкости на палец, стал крестообразными движениями втирать ее в кожу между ребрами. Покончив с этим, он покрыл черными крестами лоб, щеки, грудь, живот, чресла, бедра, колени, а потом облачился в красный шелковый халат, густо расшитый клиновидными значками, в каждом из которых угадывалось изображение человеческой фигурки.

Проделав все это, Десняк опустился на шуршащий хвост коркоделовой шкуры, глубоко вдохнул воздух, медленно поднял над головой обе руки и, сбросив на плечи рукава халата, стал поочередно гасить лучины.

Когда последняя лучина погасла, изумруды в глазницах коркоделова черепа вспыхнули, озарив мерцающим сиянием оскаленные по четырем сторонам волчьей шапки челюсти и окружив саму шапку бледным туманным ореолом. Несколько мгновений ореол переливался всеми цветами радуги, а затем ярко вспыхнул и погас. Когда из мрака стали вновь проступать привычные очертания каморки, Десняк увидел у окна бледный человеческий силуэт с обрывком цепи, обмотанным вокруг короткой шеи.

— Все сделал, ничего не забыл, такие заслоны выставил, что не пробьешься, — тихо и внятно произнес призрак. — Всегда был умный, не то что мы, дудники да бражники…

Сказав это, пришелец поднял руку, смотал с шеи цепь и свободной ладонью провел по своему расплывчатому лицу. Когда лик призрака сделался отчетливым, Десняк вздрогнул и едва удержался, чтобы не вскочить на ноги и не броситься к двери. У окна стоял Ерыга, одетый в долгополый серый балахон с капюшоном, сброшенным на широкую сгорбленную спину.

— Не бойся, не трону, — пробормотал он, заметив порыв Десняка. — Не потому, что не хочу, я тебя сам знаешь, как ненавижу, при жизни сколько раз удавить хотел или поленом пришибить, как крысу, но опоздал. Нынче не могу, близок локоть, да не укусишь…

Бормоча все это, Ерыга стал бесшумно, как тень, бродить вокруг замершего как истукан Десняка. Порой он останавливался, вытягивал перед собой руки с растопыренными пальцами, но тут же отдергивал их, словно обжегшись о невидимый раскаленный лист. В конце концов он остановился напротив коркоделовой морды, плавно опустился на пол и сел скрестив ноги. Края его плаща широко распахнулись, и в изумрудном свечении коркоделовых глаз Десняк увидел под туманным кожным покровом Ерыги размытые очертания грудины и темные отростки ребер по обеим сторонам от нее. На месте сердца была пустота, за ней, между крыльями лопаток, слабо просматривался позвоночник, похожий на столбик монет на конторке ростовщика, прораставший сквозь межключичную развилку и подпиравший угловатую нижнюю челюсть, отчетливо видную сквозь редкую бороду покойника. В том, что Ерыга был уже покойником, Десняк не сомневался. Смятые черты его лица были неподвижны, как складки прозрачной кисеи, наклеенной на лицевые кости черепа, а когда призрак издавал звуки, его губы лишь слегка раздвигались, обнажая неровную линию крепко стиснутых зубов.

— Кто это тебя так? — спросил Десняк, указывая на вмятины цепных звеньев вокруг шеи призрака.

— Пришел серенький волчок, да как схватит за бочок! — загадочно пробурчал Ерыга.

— Волчок, говоришь? — повторил Десняк, глянув в глубокие темные глазницы призрака. — А ты куда смотрел? Не иначе как пьян был!