Джон Гримвуд - Падший клинок

Атило небрежно полоснул кинжалом, и веревки на запястьях изуродованного мужчины упали. Второй взмах, и петля повисла на шее, как шарф. Атило бросил ему ключ.

— Освободи ноги… Хорошо, теперь меняемся.

Он поймал ключ и перебросил мужчине кинжал.

— Ты знаешь, что делать?

Взгляд мужчины скользнул к Розалин. И в этот миг Тико увидел за ее лицом голый череп. Из пустых глазниц безнадежно смотрели ее глаза.

— Не надо! — закричал он. Но когда юноша бросился на Атило, что-то ударило его сбоку по голове. Тико обернулся и увидел Хайтауна Кроу, поднимающего свою трость. Второй удар оказался еще сильнее, и юноша упал. Когда он попытался встать, доктор Кроу ударил его в третий раз.

— Оставайся там, черт бы тебя побрал.

— Сделай все быстро, — сказал Атило освобожденному пленнику.

Мужчина не нуждался в понуканиях. Он схватил Розалин за горло и воткнул ей под ребра кинжал Атило. Ее младший брат закричал, но Атило ударил его в живот, и мальчик умолк.

— Медленно было бы лучше, — заметил мужчина.

— И сколько теперь женщин?

— Восемь, господин мой.

— Наш друг мучил ту, которую убил последней. Вскрыл ее от паха до горла. Капитан Стражи сказал, она умирала не меньше часа.

— Дольше, — возразил мужчина. — Намного дольше.

Атило, стоя над Тико, произнес:

— Ты мог ударить ее и спасти. Мог порезать и спасти. Ты мог спасти ее. Но не сделал этого. Учись на своих ошибках.

Тико, не обращая на него внимания, подполз к умирающей Розалин.

Кровь, как слезы, капала на ее лицо со ссадины на голове Тико. А он смотрел, как из глаз девушки уходит жизнь. Рот наполнился желчью. От запаха ее крови челюсти разболелись так, будто его ударили с двух сторон сразу.

Луна покраснела. Между Тико, его яростью и всем остальным миром легла кроваво-красная пелена. И что-то еще… Впервые Тико ощутил, как его тело начинает изменяться. Что-то черное скользило внутри него, укрепляя мышцы, улучшая чувства.

Атило поднял Тико на ноги.

— Ты слушаешь?

— Нет, — ответил Тико.

Весь его гнев слился в одном ударе, раздавившем гортань убийцы Розалин. Тико воткнул большие пальцы в глаза мужчине и давил, пока глаза не вытекли. Когда Атило потянулся за кинжалом, Тико бросился, теперь уже целясь ему в глаза. Он промахнулся. Атило с невероятной для его возраста скоростью блокировал удар.

— Прекрати, — приказал Хайтаун Кроу.

Шею Тико обжег кончик меча. Он казался холоднее самого холодного льда. Меч держал доктор Кроу, достав его из своей трости.

— Серебро, — произнес он. — От двора Хана.

Он говорил о мече.

— Не чистое, конечно. Чистое серебро слишком мягкое.

— Доктор Кроу.

— Он должен учиться, — заявил доктор, опуская оружие.

— Металлургии?

— Всему. Таков приказ Алексы. Иное она сочтет неудачей. Вашей неудачей, — на всякий случай уточнил алхимик. — А теперь, когда вы так ловко убили единственного человека, которому он доверял, я предлагаю вам подумать над другими способами повлиять на нашего юного друга.

Только Десдайо удалось отчасти приручить его. Она неуверенно попросила Атило не называть Тико «существом». Она единственная предположила: раз дневной свет пугает Тико, ему следует поручать только те обязанности, которые можно выполнять в ночные часы, и неважно, помогает ли мазь или нет.

Атило всегда обдумывал каждое слово. Он судил других по замыслам, а не по речам. Атило взвесил слова Десдайо и осознал: она имеет в виду именно то, что говорит. Поразительно, насколько это его тронуло.

Сентиментальность и безжалостность — прерогатива старости. Иногда он задавался вопросом, осталось ли у него что-то еще.

Десдайо не стала бы отпирать дверь Тико, если бы знала, что он намеревался убить ее в отместку за смерть Розалин. А Тико, получив возможность, неожиданно понял, что не имеет желания.

Его война — война Тико с Атило, который куда-то уехал, заперев юношу в погребе и оставив Десдайо наедине с гобеленом.

— Мой господин Атило говорит, я должна остерегаться тебя…

— Меня? — переспросил Тико, с поклоном войдя в просторную пиано нобиле. В зале не было никого, кроме хозяйки. Одна, беззащитная, в платье, едва прикрывающем грудь, Десдайо сидела у огромного камина, держа на коленях вышивку. Столик рядом с креслом занимали вино, стаканы, хлеб и сыр. Ее лицо покраснело от близости огня и выпитого вина.

— И я немного боюсь, — продолжила она. — Глупо, правда?

Тико ждал, рассчитывая понять, чего она хочет. Похоже, ей хотелось подружиться с ним. Он — раб, она — беспредельно богата. Неужели только он видит, насколько это дурацкая идея?

— Чем ты занимался сегодня утром?

«Кромсал трупы в морге, пока нож не затупился, а от тел не остались одни ошметки… Может, стоит рассказать ей. Хотя бы посмотреть на реакцию». Он часами изучал, куда следует наносить удар, практикуясь на телах нищих, преступников и чужестранцев. Людей без друзей.

— Ну же? — спросила она.

— Я обучался у господина Атило.

— Это я знаю, — вздохнула Десдайо. — Чему ты учился?

— Госпожа моя, спросите его.

— Я спрашиваю тебя, — она нахмурилась, большая редкость. Она почти никогда не хмурилась, и сейчас казалось, с ее лицом что-то случилось — ноздри раздуваются, губы плотно сжаты, в углах рта залегли морщинки.

— Госпожа моя, — осторожно сказал Тико, — мне не позволено говорить вам.

— Так сказал господин Атило?

— Да, госпожа моя. — Атило в красках описал Тико его судьбу, если благодаря юноше Десдайо узнает об Ассасини. Но был и какой-то другой, внутренний, запрет.

— Зачем ты здесь? — спросила Десдайо.

Тико уже хотел ответить «Вы приказали мне прийти», но тут сообразил: она спрашивает о другом.

— Я не могу уйти.

— Ты мог бы сбежать, — небрежно сказала она, будто обсуждая какую-то игру. — Украсть лодку и доплыть до материка. Или улизнуть на корабль, — она взглянула в окно. — Здесь всегда много кораблей.

— Вода ранит меня.

— Ранит?

— Однажды она едва не убила меня. Но есть и другие причины…

— Правда? Какие же?

— Я ищу девушку…

Десдайо рассмеялась и потянулась к столу. Она нарезала сыр и разломила хлеб на куски. Когда она наполнила вином два стакана, Тико понял: она собирается накормить его.

— Госпожа моя, я не голоден.

— Амелия говорит, ты не ел, — резко отозвалась Десдайо.

Ах да, Амелия с серебряными косичками и двойной жизнью. Сейчас они были друг другу чужими, как и предупреждала девушка.

— Госпожа моя, я поел с господином Атило.

— Тогда выпей. Пей и рассказывай о своей жизни. Кто твоя семья? Где ты жил раньше? Я все хочу знать…

— Госпожа моя, я раб. — Интересно, знает ли она, что Тико использовал почти пятую часть драгоценного содержимого горшочка для защиты от последних лучей закатного солнца, пробивающихся в ее окно. Конечно, нет. Она ничего не знала ни о жизни своего будущего мужа, ни тем более о его методах обучения.