Джон Гримвуд - Падший клинок

Хозяева бьют слуг, подмастерья — учеников, такова природа обучения. Атило показал ему плетку, которой наказывал Амелию и Якопо. А потом продемонстрировал плетку для самого Тико. В нее вплели серебряную проволоку. Один удар по голой спине, и Тико обмочился от боли.

— Об Амелии я знаю все, — легко сказала Десдайо.

Что она узнала? И насколько близко подобралась к правде? Он рассеянно потянулся к стакану и случайно поднял голову. Десдайо улыбалась. Она похлопала по своему двойному креслу.

— Садись сюда. И рассказывай.

Простое правило: не показывай своих чувств; оно помогало остаться в живых. Но сейчас, рядом с Десдайо, он испытывал огромное искушение рассказать, как очутился здесь. А вдруг Десдайо поможет узнать, кто же та девушка из базилики?

Это было бы стоящее открытие.

— Я не знаю своего имени, — начал Тико. — Настоящего имени. И воспоминания путаются. Я родился в прогнившем городе. Летом еды мало, зимой — еще меньше. За стенами жили демоны. А внутри — господин-калека, его пьяный брат, их стражники, их женщины и мы. Их рабы.

— Ты был рабом?

— Мне так кажется… Я был свободен, но недолго. Пока герцогиня Алекса не поймала меня.

— И что Алекса собирается делать? — внезапно помрачнела Десдайо.

— Я родился рабом, — быстро сказал Тико. — И стал псом. Вот сколько я уже вспомнил.

Его слова сделали свое дело. Из глаз девушки исчезла озабоченность. Она улыбнулась, рассмеялась, удивилась его серьезному лицу и вновь улыбнулась.

— Псом?

— Волкодавом. Волкодав убивает волков.

Десдайо наклонилась ближе. От жара камина она совсем раскраснелась. Движение сильнее обнажило грудь, желающую выскользнуть из выреза платья.

— И сколько волков ты убил?

— Трудно вспомнить… Я в прямом смысле, — добавил он, увидев, как Десдайо закатывает глаза. — Я был… болен, когда приехал сюда. Плохо помню.

— Может, ты просто хочешь забыть?

— Возможно.

Атило ушел по делам Совета, Якопо с ним. Амелия? Кто знает, где она. Наверное, воюет с Николетти. Кухарка на кухне, рада, что ей никто не мешает. Во всем особняке иль Маурос только три человека, один из которых месит тесто на верхнем этаже.

— Расскажи мне о волках, — нетерпеливо сказала Десдайо.

У старого волкодава господина Эрика был непредсказуемый нрав, помнил Тико. А потом он вспомнил и многое другое…

Когда овец не осталось, владеть волкодавами стало бессмысленно. Однако господа Бьорнвина приплыли с собаками и овцами, не говоря уже о рогатом скоте, лошадях, рабах и их ребятне — все необходимое для освоения новых земель. Они извлекли уроки из опыта прежних колоний. Исландия научила их: если хочешь, чтобы семьи стремились сюда, не называй страну холодной. Так Гренландия, которая напоминала ледяную страну намного сильнее, получила более приветливое имя.

В Винланде было вино, а еще зеленые поля, чистые ручьи и мягкие зимы. Намного мягче, чем в Гренландии или Исландии, где они становились все суровее с каждым годом. Но после Гренландии никто уже не доверял слухам от поселенцев. Викинги и их семьи так и не приплыли. Основатели колонии год за годом теряли земли и проигрывали в борьбе с дикой природой. Бьорнвин остался последним городом. И когда он падет, а в этом не сомневался никто, кроме господина Эрика и его двоюродного брата Лейфа, Винланд исчезнет.

Так шептались рабы-трэли.

Тихий и осторожный, беловолосый с детства, Тико рос среди истин, о которых нельзя говорить. Господин Эрик уже не мог зачать ребенка, но его скальд пел о будущих славных поколениях. Господин Лейф сражался пьяным, потому что трезвого его тошнило от страха. Но стихи прославляли его битвы со скелингами…

— Волки, — потребовала Десдайо.

— Вначале — волкодав. Старый, с непредсказуемым нравом… — Тико остановился: наверное, начинать следует с чего-то другого. — Нет, вначале — я, трэль. До семи лет я бегал голым. Мать ненавидела меня и не желала даже одевать. По крайней мере, я считал ее своей матерью. Может, она надеялась, что холод убьет меня.

Это едва не случилось. В одну из зим его спас пьяный мужик, который вывалился из большого дома. Он заметил ребенка, свернувшегося в снегу перед запертой дверью нужника, и решил смеха ради помочиться на него. С десяток его приятелей решили присоединиться к веселью. Мальчик проснулся, покрытый желтой ледяной коркой и лежа в глубоком снегу. Его спасло презрение других людей.

Тогда ему было три года.

Сейчас, когда он знал, что Сухорукая ему не мать, воспоминания не так ранили. Но тогда Тико верил: в ее ненависти виноват только он. Его братья следовали ее примеру. Но только не Африор. Она спасла ему жизнь.

Вечно голодный, с торчащими ребрами и грязными волосами. Его перестали называть беловолосым. Теперь к нему обращались «ты», «придурок» или «дерьмоголовый». Он раскапывал мусорные кучи в поисках чего-нибудь съедобного, еды было еще меньше, чем раньше. И тут Африор выкрикнула его имя. Тико поднял глаза и увидел своих братьев. Они ухмылялись.

Цепь волкодава крепилась к столбу. Ошейник — к цепи. Вот только ошейник оказался пуст. Тико мгновенно смекнул, чему радуются его братья. Он упал. Зверь, бросившийся сзади, промахнулся и только забрызгал мальчика слюной. Тико вскочил на ноги и побежал. Хитрость и ненависть заставили его устремиться прямо к братьям. Те бросились врассыпную. И волкодав, оставив Тико, помчался за одним из них.

Тико схватил Африор и толкнул ее в ворота.

Ворота были огромными, по крайней мере, для него. Но Тико, упершись пятками в землю, изо всех сил пытался закрыть створки, каждую секунду ожидая, что челюсти пса сомкнутся на бедре. Когда он обернулся, пес загнал его старшего брата в угол поленницы. Все случилось быстро. Зверь прыгнул, сомкнул зубы на шее мальчишки и, повалив его, вырвал горло.

Кидать в пса камни — глупо. Братья уже швырялись ими, и все без толку.

Наверняка волкодав убил бы еще кого-нибудь. Но Тико — голый, семилетний — подобрал глиняный осколок и перехватил зверя. Мальчик не пытался спасти своих братьев. Просто господин Эрик возвращался с охоты, а за спиной, за воротами, стояла Африор.

Тико воткнул осколок между челюстями зверя и вталкивал его все глубже, пока он не распер кости. Пес пытался укусить, но мышцы были порваны, а осколок не позволял челюстям сомкнуться.

— Эй ты, назад! — крик господина Эрика разом перекрыл весь шум.

Ему следовало повиноваться. Следовало выпустить осколок, оставить его между челюстей пса и отступить назад. Но вместо этого он выдернул осколок и полоснул волкодава по горлу. Слепая удача, но он попал в артерию, и теперь пес истекал кровью.

Господин Эрик выхватил у Тико осколок и посмотрел на него.

Четвертушка разбитой чаши; округлый край служил ручкой, а кромка с остатками глазури — острым лезвием. Там, где край встретился с собачьими костями, виднелись мелкие щербинки. Несколько секунд мальчику казалось, что сейчас господин Эрик перережет ему горло осколком. Но он указал на ошейник, валяющийся в грязи.