Ольга Мяхар - Быть бардом непросто

А на пороге стоит Таичи и мило мне улыбается. Ага, как голодный крокодил будущему ужину. Ласково так, доверчиво.

— Привет! Куда ты пропал? Мы тебя повсюду ищем.

— Кто это мы?

— А… ты не знаешь! Вернулся Аид, и он тоже тебя разыскивает. Сказал, что убьет, когда отыщет.

— Аид?

— Ага, Аид. И хватит притворяться глухим. Я вот решила еще разок забежать сюда, а он тебя в городе по тавернам ищет.

Отлично. У меня есть два часа! Надо успеть вымыть девчонку и смыться из города, пока ушастая зараза нас не отыскала.

— Э-э… мм, Таичи, иди сюда.

Взял ее за руку, рывком затащил испуганно пищащую девушку внутрь и захлопнул дверь!

— Что… ты делаешь? И не мог бы ты чуть отодвинуться? Твое лицо… оно слишком близко.

— Что? А, да, конечно. Я просто хотел сказать, что не один…

— Что-о?!!

Меня отодвигают так резко, что я чуть не падаю, а придя в себя, с удивлением понимаю, что обе девушки буквально прожигают друг друга убийственными взглядами. Только если та, которая в ванне, смотрит холодно и отстраненно, Таичи буквально пронизывает ее насквозь, явно мечтает поджарить на медленном огне.

— Кто она?!

— Да не ори ты. Я просто подобрал ее на улице. Она потеряла память и… явно ничего не помнит. Вот, даже вымыться сама не может толком. До того как ты вошла, я как раз пытался объяснить, как пользоваться мылом.

— Все ясно! Ну-ка иди-ка погуляй, ею займусь я!

— Что? Но… погоди, Таичи!

При этом я уже стою снаружи, перед носом громко захлопывается дверь, а у моих ног плюхается пыльная куртка.

Гхыр.

В таверне я сижу без малого час. В основном пью. Меня, правда, пару раз просят исполнить что-нибудь этакое. Но я всех посылаю, говорю, что у меня депрессия и я сегодня не в голосе. Мне почему-то сразу верят и отстают. Зато на сцену вылезает нечто щуплое с трагическим томным взором и заявляет, что оно может заменить меня.

— Кх-кхм. Прошу тишины!

Писклявый голос этого создания просто убивает. Да и что это такое на нем надето? Розовая курточка? Мрак. Сколько лака он на нее извел? Еще и волосы завил. Срамотень. Натуральный одуванчик.

— Я — бард Менестрелиус. И сегодня я буду петь для вас!

Чего это они все так радуются? Ясно же, что песни окажутся столь же писклявы и трагичны, как и этот голосок.

Сижу в углу, надвинув капюшон на лицо, пью эль. А вот если бы они попросили меня получше… я бы, может, и спел. Ну ничего-ничего. Пущай поет! Зато потом, когда они начнут стонать от боли в ушах, выйду и спасу их всех! Почти бескорыстно. Из любви к искусству, так сказать.

— Это баллада. О прекрасной принцессе! Ее пожирает дракон!

Кашляю. Давлюсь пивом.

— Но она поет до последнего! — объявляет бард. — И верит, что принц слышит ее и любит так же сильно, как и она его!

То есть я так понял, что принц сидит где-то в кустах и наблюдает, как пожираемая заживо возлюбленная хрипит ему песню любви? Лучше бы орала «на помощь!». Дура! Авось тогда и спас бы.

— Итак! Прошу… ти-ши-ны!!!

У меня, кажется, только что был инфаркт. Ого, как голосом громыхнул! А я-то думал, этот бард только пищать может. Ошибся. Н-да, с такими легкими просто нельзя пропадать в бардах. Надо идти… в армию. Чтобы, значит, каждый слышал и внимал. Вон, даже гномы присмирели, сидят в глубоком шоке.

— Спасибо! — пищит это чудо в гробовой тишине, а потом оно начинает петь…

Пью эль, пытаюсь свернуть уши в трубочку.

Трагическая пауза. У меня дико болит живот. От смеха. Хотя кажется, весело тут только одному мне. Но это неважно.

И что самое страшное — они ему аплодируют! Все. Этот мир мне уже не спасти.

Таичи спускается из комнаты только через час. Волосы собраны в короткий хвост, на лбу мыльная пена, а на плечах куртка. Машет мне рукой, после чего я иду обратно в номер. Гм… кстати, а во что я одену девчонку? У меня у самого-то вещей — кот наплакал. Н-да.

На кровати сидит ребенок лет двенадцати — пятнадцати. Длинные черные волосы все еще влажные, с них стекает вода. Большие искрящиеся глаза, узкое лицо и две родинки в уголках глаз придают ребенку некий шарм и очарование. Да и вообще, худенькая и бледная, девчонка до боли напоминает обычного человеческого ребенка. Но она точно не человек. Слишком черты лица схожи с эльфийскими. А еще ступни: маленькие, изящные, но каждый палец, как на ногах, так и на руках, оканчивается небольшим золотистым коготком. У человеческих детей ведь нет когтей, так?

Сейчас она сидит на кровати и что-то жует, держит это что-то обеими руками. На девочку надета моя чистая рубашка, которая как раз доходит ей до колен.

— Она сказала, как ее зовут?

Таичи удивленно на меня смотрит.

— Нет. Но я и не спрашивала. А почему ты задаешь этот вопрос мне?

— А, ну… ладно. Спасибо за все. Пока, тебе пора. Темно на дворе, знаешь ли.

— Скоро рассвет. Мы тебя всю ночь искали.

— Нашли о ком волноваться!

— Да кто ж тебя знает. Явно хорохоришься, а взгляд как у потерявшегося ребенка.

Это она обо мне, что ли? Я… как-то больше привык видеть в глазах людей страх и отчужденность. Дело спасал ирокез — никто не мог воспринимать всерьез темного эльфа с розовым ирокезом на голове.

— Ты вообще в курсе, кто такие темные эльфы?

— Убийцы. — Таичи смотрит прямо на меня.

— Гм. Правильно. Убийцы. Монстры, если говорить проще. Так что тебе лучше держаться от меня подальше.

— Знаешь… мне кажется, что кровожадный убийца не станет мыть полы в больнице, ходить со мной в таверну и помогать гномам, сочиняя балладу об их герое.

— Там были непредвиденные обстоятельства. Я пытался выжить!

Мне улыбаются, меня хлопают по плечу.

— До завтра, монстр. И только попробуй снова сбежать — из-под земли достану и лично зарежу.

— Э-э-э…

Но она уже уходит и грохает дверью. Н-да-а… надо с этим что-то делать.

Чешу затылок и поворачиваюсь к спасенной девочке. Она сидит в той же позе и смотрит на меня так, словно я пустое место, — холодно и безразлично.