Дмитрий Лебедев - Многоликое волшебство

Странд же, всегда казавшийся в магическом зрении ослепительным, как летнее солнце в зените, напротив, стал блекнуть и съеживаться. Его аура начала оплывать по краям, теряя свои очертания. Казалось, ее засасывал все тот же смерч, готовый втянуть в чашу весь белый свет. Фигура мага, уже поблекшая, стала вытягиваться и медленно скручиваться, словно его выжимали. Затем она начала истекать. То ли стон, то ли вой заполнил уши, грозя разорвать барабанные перепонки. Никаких черт лица у Странда не осталось. Только багровый, остывающий силуэт. Смутная оболочка, лишенная привычного содержания.

Порыв ветра, свежей струей прохладного вечернего воздуха пробившийся в разбитое окно, омыл комнату, возвращая Руффуса в обычный мир. Темнота стояла кромешная. Выкинув руку, он поджег свечу, стоявшую на столе. Напротив стоял Странд. Нет, уже не Странд, а его полупрозрачная тень, сквозь которую угадывались очертания книжных полок. Тень слегка дрожала, и все более утрачивая свою плотность, истончалась на глазах.

— Выпей чашу, — донеслось непонятно откуда. По крайней мере, не от тени.

Руффус протянул руки ко все еще пульсирующей чаше, вино в которой стало совершенно черным. По волнующейся поверхности пробегали голубые всполохи. Первая попытка оторвать чашу от столика закончилась ничем. Оказалось, что весит она во много раз больше, чем можно было решить по ее виду. Он напрягся и, готовый теперь к нагрузке, оторвал ее от стола. Дикая тяжесть, присутствовавшая поначалу, исчезла, когда он приподнял сосуд сантиметров на тридцать. От неожиданности принц чуть было не выронил ее. Поднося чашу ко рту, он обратил внимание, что активность тлеющих молний резко возросла, а вино само потянулось к нему, слегка свешиваясь через край.

Когда он поднес ее почти вплотную, жидкость выбросила то ли щупальца, то ли пальцы, протянувшиеся ко рту и принявшиеся разлеплять губы, страстно желая как можно скорее пробиться в рот. Сопротивляться Руффус не стал, так как других видов на все это у него все равно не было. Первый глоток обжег его, но не теплом, а вкусом. Терпким, пряным, очень насыщенным, способным вызвать (да и вызвавшим) легкий вкусовой шок. Искры маревом уже стояли над поверхностью жидкости. Опьянение наступало быстро и было очень глубоким. Допив последнюю каплю, он почувствовал одновременно и силу, с которой пустячным делом было свернуть горы, и непреодолимую слабость в ногах. Чаша выпала из его рук и со звоном покатилась по полу. Усиливающееся головокружение едва позволило разглядеть, как тень мага стала таять, становясь все более прозрачной, утрачивая свою белесость. В то же время она как бы проваливалась сама в себя, стремясь схлопнуться вокруг крошечного уплотнения, бывшего когда-то грудью Странда. Этот сгусток напротив становился все более плотным и осязаемым, так что скоро он начал медленное падение на пол, увлекая за собой марево, как дым увлекается порывом ветра.

Чтобы удержаться на ногах, Руффусу пришлось всем весом опереться о стол. Слабость постепенно сдавала позиции под натиском бившей все более могучим ключом пробуждающейся силы. Голова прояснялась, беря все тело под контроль. На миг принцу показалось, что он даже стал выше и крупнее, настолько переполняло его осознание почти безграничных возможностей сил, оказавшихся подвластными ему. Родимое пятно на спине, раньше лишь изредка дававшее о себе знать легким покалыванием, теперь пульсировало мощно и ровно, словно бычье сердце, обжигая спину своим жаром. Казалось, что вся энергия, разлитая по миру, впадала в него, спрашивая нового хозяина, что ей теперь делать.

На полу лежал неприметный серый камушек, действительно, очень похожий своей гладкостью и формой на гальку. Что теперь делать с ним? Перспектива оказаться в положении Серроуса, находящегося под постоянным внутренним гнетом личности Селмения, не относилась к числу приятных, но, с другой стороны, не было ли по отношению к Странду предательством оставить все так как есть. Он отдал свою жизнь во имя своих целей. Можно считать это его собственным выбором, но отдал-то он не кому-нибудь, а Руффусу. К тому же, он честно предупредил, что ожидает ученика, если тот возьмет в руки этот камушек. Не поступи он таким образом, Руффус наверняка так бы и сделал из простого любопытства, позволив Странду воскреснуть в нем. В то же время, он не верил, что маг хотел бы навсегда покинуть этот мир, но сделал все так, чтобы ученик смог вернуть его лишь по своей воле. С одной стороны это было крайне порядочно, но с другой-то перекладывало всю тяжесть выбора на его плечи.

Тем временем, он понял, что помимо своей воли уже присел на корточки, а рука его тянется к камушку. Нет-нет, так не годится… Он хочет сам все решить, не поддаваясь случайному настроению или чему-то происходящему помимо него. Принц отдернул руку, продолжая смотреть в одну точку, ни на секунду не отводя взгляда.

Но он опять же не знает, сколько времени у него есть. Можно ли отложить решение этого вопроса до завтра или будет уже поздно? Может ли Странд воскреснуть только в том, кому были отданы его силы или в любом, кто коснется этого последнего талисмана? Нет, решать надо сейчас.

А сможет ли он обойтись без порой циничных, конечно, но всегда по существу замечаний учителя? Готов ли он сам справиться с той силой, которую только что получил? Не натворит ли он бед, не справясь с ней? Наконец, и это самое главное, сумеет ли он обойтись без друга? Одного из столь немногих, двух, возможно, трех.

Этот вопрос, по сути, и стал ответом, и Руффус, решившись, протянул руку, подбирая камень с пола. Тот же, почти сам прыгнул ему в руку. На ощупь он оказался теплым и слегка пульсирующим, словно жизнь еще не полностью его оставила. Тут же в руку вонзились сотни крохотных коготков, безумно острых. Боли от этого не ощущалось, скорее было щекотно. Крепко цепляясь иголками коготков, камушек медленно заполз на запястье. За ним оставалась тонкая сеть царапин.

Удивленный подобной активностью Руффус инстинктивно дернулся, но решил не вмешиваться в происходящее и попытаться расслабиться. Порыскав в медлительном сонном ритме, камушек нашел, по-видимому, нужное место и остановился, крепче вцепляясь. Затем он выпустил длинную тонкую нить в плоть Руффуса. Нить, углубляясь, проникала через предплечье, плечо в грудную клетку. Кольнув, коснулась сердца и, пронзив его, устремилась дальше. Обернувшись петлей вокруг позвоночника, вошла в спинной мозг и медленно стала подниматься.

Никакой боли Руффус не чувствовал, но по тому, как он воспринимал все это в полусне, понял, что было какое-то обезболивание. А нить, тем временем, достигла головного мозга, где распустилась сотнями игл, прораставшими во все стороны, одновременно подтягивая хвост, так что камень, лежащий на запястье, стал уменьшаться, проваливаясь внутрь себя. Ощущение того, что его пронизывают многие сотни сложно переплетенных нитей, достигло своего максимума, когда камень окончательно скрылся под кожей, оставив после себя крошечную ранку, из которой сцедилась пара капель крови. Затем нити стали растворяться в нем, или попросту исчезало ощущение инородного присутствия. Наступило полное расслабление, состояние гармонии и единения мира внешнего и внутреннего, а откуда-то из глубины донеся слабенький, срывающийся отголосок: