Гай Кей - Блуждающий огонь

— Ну что ж, молодой маг, — проскрипел шаман, задыхаясь, — настал твой час. Час магов Бреннина. Это и будет венцом всей вашей жизни. Ответь же, Первый маг Бреннина, ЧТО ОН ДЕЛАЕТ С ПОМОЩЬЮ КОТЛА?

«Час магов», — думал Айвор. Маги действуют в святилище Даны! В Гуин Истрат! Поистине переплетение нитей в великом Гобелене недоступно пониманию смертных!

Точно не замечая вопрошающих взглядов, Лорин медленно повернулся к своему Источнику, и они с Мэттом долго смотрели друг на друга, словно вокруг больше никого не было, словно они одни в целом мире. Даже Тейрнон и Барак, затаив дыхание, ждали, когда Лорин и Мэтт заговорят сами. Айвор вдруг заметил, что тоже невольно затаил дыхание и ладони у него от напряжения стали влажными.

— Ты помнишь? — спросил вдруг Лорин, и в голосе его Айвор услыхал то эхо недоступной другим власти, которое слышалось и в голосе Гиринта, когда тот говорил от имени бога. — Помнишь ли ты книгу Нильсома?

— Да будет проклято его имя, — откликнулся Мэтт Сорин. — Мне никогда не доводилось читать ее, Лорин.

— Мне тоже, — тихо заметил Тейрнон. — Да будет проклято его имя.

— Ну а я ее прочитал, — сказал Лорин. — И Метран тоже… — Он помолчал. А потом уверенно закончил: — И я знаю, ЧТО он сейчас делает и КАК он это делает!

Айвор шумно выдохнул воздух из легких, снова глубоко вдохнул и замер. И все вокруг него, судя по звукам, проделали то же самое. В здоровом глазу Мэтта Сорина он заметил отблеск примерно такой же гордости, с какой Лит порой смотрела на него, Айвора. Очень тихо и спокойно гном промолвил:

— Я знал, что ты сумеешь разгадать эту тайну. Так значит, нам предстоит сражаться?

— Я же обещал это тебе и уже довольно давно, — заметил маг, и Айвору показалось, что Лорин вдруг стал выше ростом.

— Слава Великому Ткачу! — воскликнул вдруг Айлерон.

Все тут же обернулись. Верховный правитель, опустившись на пол возле Ким, баюкал ее, прижав к груди. Теперь стало видно, что Ким снова дышит глубоко и спокойно, а лицо ее перестало быть таким мертвенно-бледным.

Наступила какая-то хрупкая тишина. Они ждали. Айвор, с трудом сдерживая слезы, смотрел на это юное лицо под шапкой густых, но совершенно седых волос. У него вообще слезы были чересчур близко, он и сам это знал, да и Лит частенько подшучивала над ним по этому поводу. Но как можно было не плакать в такой момент? Он видел слезы на щеках Верховного правителя, да и глаза сурового Шальхассана Катальского подозрительно блестели. Нет, думал Айвор, сейчас никому из мужчин не может быть стыдно плакать.

Через некоторое время Ким открыла глаза. В этих ясных серых глазах была боль. И великая усталость. Но голос ее звучал звонко.

— Я кое-что нашла, — сказала она. — И попыталась послать к вам мысленный образ этого… Скажите, мне это удалось? Этого было достаточно?

— Удалось, и этого было достаточно, — охрипшим вдруг голосом ответил ей Айлерон.

Она улыбнулась с простодушием ребенка.

— Ну вот и хорошо, — сказала она. — Тогда я сейчас посплю. Мне кажется, я могла бы проспать несколько дней подряд! — И она закрыла глаза.

— Теперь ты понимаешь, — подмигнул ему Карде, — почему все мужчины в Гуин Истрат всегда выглядят такими усталыми!

Кевин улыбнулся и осушил свой бокал. В таверне было удивительно мало народу, если учесть, сколь бурной была предшествующая ночь. Оказалось, что оба короля, Айлерон и Шальхассан, запретили воинам развлекаться накануне охоты. Впрочем, компания Дьярмуда, как всегда, чувствовала себя свободной от каких бы то ни было дисциплинарных ограничений и веселилась вовсю.

— Это, — заявил Эррон, указывая на Карде, — он тебе только половину правды сказал. Самое большее. — Эррон помахал рукой, требуя еще кувшин местного вина, и снова повернулся к Кевину. — Ты ведь просто немного пошутил, верно, Карде? Дело в том, что это состояние сохраняется здесь в течение всего года, как меня уверяли, но, правда, не оказывает на жизнь людей особого воздействия. А сегодня совсем другое дело! Как, впрочем, и завтра, да и на послезавтра это тоже распространяется. То, что мы испытываем сейчас, происходит здесь только в Майдаладан.

Им подали вина. Было слышно, как наверху отворилась дверь, и вскоре, перегнувшись через перила, над ними навис Колл.

— Кто следующий? — спросил он, усмехаясь.

— Вперед, — сказал Кевину Карде. — Я постараюсь сберечь для тебя немного этого прохладного вина. Кевин покачал головой.

— Я пас, — сказал он, глядя на Колла, который с грохотом спускался по лестнице. Карде удивленно поднял бровь.

— Ну что ж, во второй раз я предлагать не стану, — сказал он. — Щедрости во мне сегодня маловато. Тем более здесь так мало женщин, что и наверх подняться не с кем.

Кевин засмеялся.

— Можешь развлекаться от души, — сказал он, поднимая бокал, который Эррон уже успел наполнить.

Колл устало плюхнулся на место Карде и налил себе вина. Одним глотком осушив бокал, он уставился на Кевина, буравя его взглядом.

— Ты что, нервничаешь по поводу завтрашнего? — тихо спросил он, стараясь, чтобы никто, кроме сидящих за их столом, его не услышал.

— Немного, — признался Кевин. Проще всего было ответить именно так, и через некоторое время он вдруг понял, что это как раз и есть выход, только так и следует отвечать, чтобы от него отвязались. — На самом-то деле, — прошептал он, — не просто немного. Так что, по-моему, для развлечений я сегодня не гожусь. — Он встал. — Пожалуй, и в самом деле пойду-ка я спать.

Голос Эррона был полон сочувствия.

— Неплохая идея, Кевин. Да и завтрашняя ночка в десять раз горячее будет. Тебе и после охоты на волков все равно захочется любую здешнюю жрицу в постель уложить. А то и трех.

— А разве эти жрицы выходят из Храма? — заинтересованно спросил Кевин.

— Только в эту ночь, один-единственный раз в году, — ответил Эррон. — Это часть ритуалов, посвященных Лиадону. — Он сухо усмехнулся. — Самая приличная их часть.

Кевин тоже улыбнулся.

— Тогда я уж лучше до завтра подожду. Ладно, я пошел, утром увидимся. — Он хлопнул Колла по плечу, надел плащ и перчатки и вышел за дверь в морозную ночь.

Плохо, думал он, когда приходится врать друзьям. Однако действительность была слишком сложна, слишком непонятна, да и говорить на столь деликатные темы он не любил. Пусть думают, что он слишком зациклился на охоте; это все же лучше, чем правда.

А правда заключалась в том, что ни капли того плотского вожделения, которое владело абсолютно всеми в компании Дьярмуда, у него даже не возникало. Он ничего не чувствовал. Ничего. И только из бесконечных разговоров вокруг понял, что происходит нечто необычное. Какой бы сверхъестественный разгул страстей ни связывался в этих местах с Ивановым днем — причем зов плоти был, видимо, настолько силен, что даже жрицам Богини Даны разрешалось покидать Храм и заниматься любовью с первым встречным, — какое бы безумие вокруг ни царило, он оставался совершенно спокоен.