GO-блин - Ночной позор

Утка плавно нажал на курок, и в живот невесть как оказавшегося в этих широтах пластмассового клоуна впилось несколько пуль.

Кучность стрельбы у оперативника была подходящая.

— Очередь из такого автомата человека может перерезать пополам,— заявил Утка.— Помню, на Севере, году в пятидесятом, стоял у нас один парень на посту, охранял стратегический аэродром. Ну, пьяный прапор и поперся прямо через летное поле, путь срезал, значит. Солдат первогодок был, впечатлительный. Заорал: «Стой! Стрелять буду!» — как полагается. Прапор с перепугу давай убегать. Тот дал очередь в воздух, прапор еще припустил, от страха, видно, совсем голову потерял.

Наш солдатик тогда его прицельным огнем и сбил на поражение. Не поверишь, ноги от остального туловища метрах в пяти лежали. А солдата потом еще полтора года судили. Заразился туберкулезом в тюрьме, пока следствие тянулось, исковеркали жизнь пацану. И если бы экспертиза не показала, что он действительно очередь в воздух дал, по остатку оружейных масел на тех пулях, что в теле прапорщика засели, так бы срок и впаяли…

— Ты-то откуда всю историю знаешь?

— А я как раз в тот момент у самолета некоторую деталь отвинчивал. На нем плохой, несознательный человек собирался за границу слинять. Его наши мнемотехники вычислили. Политического убежища в обмен на секреты Родины просить хотел, мудила. Разбился над Японским морем.

Тут Утка заметил, что за нами из окон столовой украдкой наблюдают юные красотки с пронзительными глазами.

Оперативник перезарядил оружие и провел серию образцово-показательных стрельб из нескольких положений: лежа, сидя, от бедра, перекатываясь, мостиком, через голову, в немыслимой позе, в прыжке, на бегу, в кувырке и в полете. Выглядело все очень впечатляюще, но для меня эффект оказался несколько смазан из-за богатырского пыхтения. Все-таки вчерашняя пьянка не прошла даром даже для нашего несгибаемого оперативника. Что еще раз доказывает…

М-м-м… Но что-то же это должно еще раз доказывать!

Я вновь взял автомат и, глядя на клоуна сквозь прорезь прицела, попытался пробудить в себе искреннюю к нему ненависть. Навязчивая реклама! Олимпийские игры в Афинах! Когда я в первый раз укусил знаменитый гамбургер, честное слово, показалось, что я отхватил ненароком кусок салфетки. А что произошло, когда я, движимый академическим интересом, разломил его надвое? Что я увидел? Меня оскорбили в лучших моих чувствах. Для любого жителя бывших советских просторов не было в девяносто третьем году более обетованной земли, чем СыШыА. Известная сеть ресторанов для нас была вовсе не пошлым островком заморского общепита, нет, наряду с соса-солой она была символом недоступной красивой жизни, глянцевой, как обложка журнала. И что же? Внутри у воспетого доверчивыми глупцами-диссидентами бутерброда находилась та самая клейкая котлета, что на протяжении поколений встречала любого посетителя совдеповской тошниловки каждый, кроме четверга, рабочий день. Но самым болезненным ударом со стороны гамбургера было другое. Прямо из его разверзнутого нутра на меня нагло пялился, как глаз циклопа, знакомый еще с детского сада желтый маринованный огурец, неизменный атрибут витаминной добавки к овсяной каше и до синевы уваренному яичному желтку. Ни подкупающие улыбки персонала, ни чистый пол, ни сверкающий туалет, где всякому совершенно на халяву предлагались шампунь и сушилка для рук, не смогли оправдать преступления, совершенного перед нашим народом. Настоящий американский бутерброд, жирный, полный канцерогенов и холестерина, заменили какой-то подделкой, суррогатом, эрзац-пищей, вредоносной как для духа, так и для тела рискнувшего вкусить ее человека.

Именно с этих гамбургеров и начался процесс разочарования в демократии и западном образе жизни, в последнее время вылившийся в настоящую ненависть. У Америки не будет ни единого шанса заграбастать нас, пока к нам не завезут настоящие, созданные по лучшему американскому стандарту бутерброды. Только на таких бутербродах население может превратиться в тупых животных, столь милых сердцу любого правительства. Без гамбургеров всякая попытка создать тоталитарное государство обречена на гибель.

Я ощутил во рту мерзкий привкус пережаренного маргарина, смыть который можно исключительно водкой, соса-солой, или, по выбору, черной вражьей кровью. Безобразный клоун в двадцати метрах от меня сделался вдруг проклятым символом, олицетворением всего ненавистного в жизни.

— Сдохни, гнида! — процедил я сквозь зубы и расстрелял в него всю обойму.

Гм…

«…Безупречных Изольде Тихоновне выдается месячное разрешение на использование бытовой магии в особо мелких масштабах, не выходя из квартиры…»

Черт, как же эта карточка заполняется?

Может, лучше таким образом:

«…выдать разрешение на применение магии в работе и быту, но не покидая установленных пределов помещения…»

Высунув язык от усердия, я выводил на официальном бланке различные словесные нагромождения, одно краше другого.

Нет, за применение волшебства для личного обогащения — отдельная такса! Вот, еще бланк испортил.

Я вычеркнул «работу», затем, подумав, скомкал бумажку и взял другую.

Старушка-просительница терпеливо ждала, сложив руки на заготовленном кошельке.

Так, давайте сначала попробуем.

«…в соответствии с установленными нормами оплаты за колдовство выдается дозволение… Вычеркиваем дозволение… Выдается форма на получение разрешения на использование в бытовых условиях мелкого колдовства, оплаченного заранее по прилагаемому тарифу в соответствии с законодательством…»

Фух, осилил. Ай да я!

А то посадили, понимаешь, и говорят: получай. То есть, выдавай. Короче, разрешай, а разрешая — властвуй… А как властвовать, не объяснили.

Сколько сам, бывало, приходил вот так, счета оплачивать на содержание этих дармоедов, и сидит через стол против тебя неторопливая рожа, карандаш слюнявит, так что буквы потом на разрешении выходят мутные и размусоленные, и страшно охота по роже этой чем потяжелее съездить, а нельзя.

За нарушение внутреннего распорядка в помещении Контроля карают весьма сурово, так что приходится сдерживаться.

Я послюнил карандаш и затейливо расписался.

Тихая старушка с ненавистью посмотрела на меня и отправилась дальше, по инстанциям. Мою справку предстояло еще завизировать, проштамповать тремя мокрыми печатями, погасить пеню, выставить дату, про-перфорировать в установленных местах и оторвать корешок по пунктирной линии.

— Следующий!

Мне пришлось расстаться со своими друзьями и компаньонами Уткой и Рыбкой. Закидон желал, чтобы я смог проработать во всех отделах Контроля и охватить своим негласным оком… А такое бывает? …и охватить своим негласным оком как можно большее количество народу.