Элен Варрон - Слуги тьмы

И точно в ответ, из леса, с той стороны, куда скрылись остальные чудища, долетел слабый крик. Он нисколько не походил на жуткий вибрирующий вой Волосатых; он вообще не был похож ни на что, когда-либо слышанное на берегах Атабаска. В лесу непрерывно шла охота одних на других: предсмертные крики птиц, белок, зайцев и оленей были хорошо знакомы пастуху, не один год прожившему возле лорсиного загона. Но этот мяукающий вскрик, этот жалобный плач — кто мог издать его? Даниэля передернуло. После того, как погибла Элисия, у него щемило сердце при виде раненого или убитого зверья и от криков подранков сжималось горло.

Он тряхнул головой и направил Сат Аша к загону. Убитого лемута он зароет позже, а сейчас надо торопиться к лорсам.

Его подопечные бушевали в бревенчатой загородке. Огромные звери никак не могли успокоиться после нашествия лемутов, их рев сотрясал окрестный лес. Сат Аш вновь рванулся со всех ног, чуя неладное; у Даниэля заныло в груди. Затем он расслышал голос Сильвера. Пес взлаивал и подвывал — то горестно, то злобно, словно рассказывал лесу о постигшей его беде.

Серый Ветер примчался к загону и замер, храпя и вздрагивая. Загон являлся очень простым сооружением: часть леса была отгорожена двумя рядами бревен, которые Даниэль прибил, к стволам так, чтобы лорсята не подлезли под нижние, а взрослые лорсы не перепрыгнули через верх. Затем полученное пространство он разгородил еще раз, и по обе стороны перегородки обитали две лорсиные семьи: два молодых самца, которые гордо держались поодаль друг от друга и никогда не подходили к внутренней границе, и шесть лорсих с телятами. Лорсихи были не прочь пообщаться с соседками и часто собирались у перегородки в одно маленькое стадо, которое мирно паслось и хрупало ветками, а лорсята в это время резвились, как всякие малыши. Самцы же были всегда настороже, вслушиваясь в звуки Тайга и принюхиваясь к его запахам. Уезжая в Атабаск, Даниэль обычно отправлял в загон и Сильвера: верный пес оказывался под защитой лорсиных рогов и копыт, и ни один волк не рискнул бы сунуться за изгородь, чтобы задрать собаку.

Даниэль скатился с седла, опрометью кинулся ко входу в загон, выдернул из пазов и отбросил верхнюю слегу. Потом перепрыгнул через нижнюю, крикнув:

— Сат Аш! — и помчался через изрядно потоптанный и погрызенный лорсами подлесок туда, где тревожно и яростно ревело его стадо.

Сат Аш махнул следом, обогнал хозяина и скрылся за стволами. Даниэль бежал со всех ног. Где же звери? Наконец он увидел: впереди ходуном ходили ветки, мелькнул серый круп лорса, затем показалась белоногая лорсиха. Она дернула головой, заметив хозяина, — и вдруг гигантским прыжком скрылась в зарослях. Из подлеска вынырнул разъяренный Одживей — Ноги Как Дуб — глава семьи, молодой воинственный самец. Его отрастающие после зимы рога были еще совсем мягкие и не представляли опасности; однако пастух всей кожей почувствовал, как еще миг — и на него обрушатся тяжелые копыта. Даниэль прянул назад, скользнул за ближайшую осину. «Одживей, — позвал он мысленно, вкладывая в зов всю свою привязанность к лорсам, все спокойствие и уверенность в своих подопечных. — Оджи, Оджи, умница мой!..»

Храпящий лорс остановился, опустил голову. От его тяжкого дыхания колыхались листья папоротника у ног прильнувшего к стволу Даниэля. «Не узнал? — ласково продолжал пастух. — Не узнал хозяина?» Лорсы, конечно, не понимали его мыслей, однако хорошо чувствовали настроение, и за неполный десяток лет, что он работал со зверями, Даниэль наловчился с ними обходиться. Одживей сделал осторожный шажок, вытянул шею и подозрительно принюхался. Даниэль остро посетовал в душе, что от него несет резким и, главное, непривычным запахом. Это же оскорбление для чувствительного лорсиного носа! «Хороший Оджи, хороший. Успокойся, приятель, я тебя не обижу. Ты же смышленый парень и знаешь, кто тут стоит». Лорс настороженно изучал его — тот и не тот, хозяин и не хозяин. Даниэль стоял тихо, весь уйдя в мысленный контакт со зверем, уговаривал его, убеждал, улещивал. Наконец Одживей шумно вздохнул, словно хотел сказать: «Ладно уж, поверю тебе», — и отвернулся. Зашагал назад, туда, где по-прежнему волновались лорсихи. Пастух двинулся за ним, сдерживая шаг, чтобы не напугать теперь самок.

И вот он увидел. На земле, в окровавленном мху, распластался серовато-коричневый лорсенок. Он лежал на брюшке, тонкие белые ноги были растопырены и вытянуты вперед, а голову Даниэль никак не мог рассмотреть, будто ее вдруг не стало. Где же голова? Оторвана? Вокруг топтались лорсихи. Одна — у нее всегда были такие печальные глаза, что Даниэль звал ее Ага Шау, то есть Мать Скорби — все подталкивала теленка носом, пыталась приподнять. Две другие тревожно взревывали, лорсята жались у них под брюхом. Одживей молчал, поводил головой, а Сат Аш храпел и в ярости взбивал копытами землю. Чуть в стороне сидел Сильвер — могучий пес, крупней матерого волка, серебристо-серый, точно седой — и по-собачьи горевал, одновременно жалуясь на жизнь и угрожая подлому врагу.

— Ага Шау, — окликнул Даниэль.

Лорсихи с телятами всхрапнули и шарахнулись прочь, а Мать Скорби крутанулась на месте и приподняла ногу с грозным раздвоенным копытом.

«Ага Шау. Хорошая. Бедная ты моя…»

Из-за плеча Даниэля выдвинулась морда Сат Аша. Старый лорс фыркнул, и чуткая к мысленному контакту Мать Скорби опомнилась, признала хозяина. Отвернулась и снова ткнулась мордой в своего мертвого теленка.

Пастух подошел ближе. Вот оно что — головка малыша попала в развилку ствола, и он задохнулся.

— Ау Тах, — вымолвил Даниэль, опускаясь на колени. Ау Тахом — Танцующим Под Луной — прозвал он теленка, увидев однажды, как тот кружится на поляне в лунном свете.

А это что?! На шее у лорсенка была затянута петля, и длинный конец кожаного ремня лежал на земле. Тонкое, прочное, отлично скользящее лассо. Ау Таха поймали и думали увести из загона; оттого и растопырены голенастые ноги, что он изо всех силенок упирался, когда его тащили. А потом угодил между стволов. Лемуты, будь они прокляты… Даниэль бережно выпростал голову лорсенка, распустил затянутую петлю и снял ремень. Медленно, механическим движением свернул его и повесил на сук. Погладил серовато-коричневый мех малыша.

— Ау Tax… Бедолага.

В шею ему ткнулся собачий нос. Пастух оттолкнул пса; Сильвер взвизгнул. Даниэль оглянулся и увидел, что Серебряный поджимает переднюю лапу. Похоже, сломана. Острые уши стояли торчком, желтоватые прозрачные глаза смотрели на хозяина преданно и виновато, пушистый хвост был опущен. Сильвер неловко переступил на трех лапах и лизнул Даниэля в подбородок.

— Отвяжись. Не уберег, так не подлизывайся… — Он умолк, перевел дыхание. В Тайге смерть крадется по всем тропам и может подстеречь любого — человека, собаку, взрослого лорса. Без толку корить пса за то, что сам он жив, а лорсенок — нет. И все же Танцующего Под Луной было жаль до слез.