Николай Романов - Рассвет

Кер был поглощен пеленой тьмы, которая накрыла его и заползла в его легкие, мешая ему вздохнуть полной грудью. Он словно чувствовал тяжкий гнет безграничной тьмы и неуклонное приближение грани, за которой заканчивается бренное существование и исчезает искорка мысли человека — ничтожной песчинки в бесконечности окружающего его мира. Стремясь удержать исчезающую нить жизни, он изо всех сил рванувшись, пришел в себя, выйдя из небытия, называемым сном.

Тяжело дыша, Кер Белоголовый вытер со лба выступивший холодный пот, радуясь жалкой отсрочке, называемой человеческой жизнью, дарованной ему и внушающей страх, нескончаемой темной бездной, стремясь унять судорожно бьющееся сердце.

У него было уже такое жуткое видение тьмы, в ночь перед прорывом третьей тагмы, третьего легиона в ее отчаянной попытке спасти жизнь Наследника Раввенской Империи и выскользнуть из непроницаемого кольца окружения.

Бывший легионер лежал на спине и всматривался в кое-где уже потрескавшийся потолок, затем перевел взгляд на песочные часы, освещаемые огоньком тусклой чадящей копотью сальной свечи. Падающий струйкой вниз, оставшийся песок указывал, что у него оставалось еще немного времени до подъема.

События, совершившиеся с ним десяток лет назад, вспомнились ему настолько ярко, как будто они произошли с ним только вчера.

Он присел на лежанке и, поплевав на ладонь, пригладил пятерней взлохмаченные волосы и потер зудящий висок. К нему еще иногда возвращались головные боли, напоминая ему о ране, полученной им в ту далекую пору.

Тогда он только чудом выжил и обманул саму смерть. Урук Вороний Глаз спас его тогда вместе с Тидером Весельчаком, вывезя раненых товарищей.

Им троим, уцелевшим, было неизвестно: остался в живых ли еще кто-нибудь из их тагмы, во время того безнадежного, преисполненного отчаяния, безумного рейда. Неведома была и судьба вверенного им — Наследника Империи Севара.

Впоследствии, Советом Слуг Народа было оглашено, что бывший Наследник, рухнувшей в одночасье и сметенной волной народного гнева Имперской Тирании, пал от рук легионеров тагмы, охранявших его.

Во всех газетах, продолжавшихся выпускаться и при новом правлении, было ярко описано, что солдаты третьего легиона легкой пехоты, видя безнадежность попытки прорыва оцепления, подло убили Наследника.

Этим кровавым злодеянием, солдаты напрасно надеялись заслужить снисхождение к себе, перед обличавшим их преступление, новоизбранной, истинно народной властью.

«Дикие коты» из Корпуса Синей Стражи, присланные обеспечить его безопасность, возмущенные до глубины души бессмысленным и жестоким убийством Севара, в порыве справедливого возмездия уничтожили взбесившихся «цепных псов» Империи, загрызших своего беззащитного подопечного.

Слуги Народа также были потрясены озлобленным убийством мальчика, не представляющего по их словам, угрозы для новой, возрожденной и единой Раввены. Одним из первых законов, принятых ими, был указ о вынесении смертного приговора всем виновным в гибели Наследника.

Участвующим легионерам, в этом рейде отчаяния, грозила «справедливая смерть» за якобы совершенное ими злодеяние.

Теперь, вероломных убийц Наследника, одновременно ненавидели как приверженцы новой власти, так и ее тайные противники, оставшиеся верными низложенной Императорской Династии.

Весь раввенский народ, опьяненный только что обретенной свободой, был потрясен подлым злодеянием солдат, погубивших Наследника Севара.

В дальнейшем, была назначена солидная награда за поимку, и затем передача безжалостному к ним суду, уцелевших легионеров третьей тагмы, совершивших это злодеяние.

Легионеры, их верность присяге, данная ими рухнувшей Раввенской Империи, была унижена и втоптана в грязь новой властью.

Писаки, сидящие в газетах, подобно ветряным флюгерам, правильно восприняли дующий «благотворный» ветер перемен. Приняв верное решение и держа направление по дующему ветру, они красочно расписывали злодеяние легионеров, убивших беззащитного мальчика.

…Наследник Раввенской Империи стоял на коленях перед бессердечными солдатами и тщетно умолял их о пощаде. Это было описано в таких подробностях, что казалось, писаки сами сидели под ближайшими кустами и наблюдали эту душераздирающую картину воочию. Скупые мужские слезы скатывались по их щеке, стираемые левой рукой, но правой рукой они вносили в анналы истории подробности злодейского преступления, дабы впоследствии донести это до своих читателей.

Не верящий в эти вымышленные бредни, Кер в этом обоснованно сомневался, но, заявив об этом во всеуслышание, он сразу же навлек бы на себя оглашенный смертный приговор. Его друзья тоже обладали здравым смыслом, никто из них не посмел опровергнуть официальную версию событий, преподнесенную Советом Слуг Народа.

Если и были еще выжившие каким-то чудом легионеры из их тагмы, то они затаились, спрятавшись в глухих уголках обломков рухнувшей, некогда великой Раввенской Империи.

Миновав оцепление, они втроем ушли в густые лиственные леса, росшие вблизи селения Ясенево.

Укрыв их в охотничьей хижине своего будущего тестя, Урук изредка появлялся, приносил скудные харчи и сообщал слухи, дожидаясь излечения товарищей.

Он рассказал, что Первым Слугой Народа, был выбран некий Таксиарх Гвардии Стиуш.

Говорил, его главенствующим девизом, снискавшим всеобщее признание, было воззвание:- «Я всегда думаю, о благосостоянии народа и неизменно радею о нем!»

Придя к власти, он рьяно взялся за дело: сильно сократил армию, усилил Корпус Синей Стражи. Обласкал заслуженными наградами таксиархию «диких котов», несмотря на их нерасторопность при спасении жизни Наследника. Ее командир, комес Елин, был провозглашен пожизненным Слугой Народа.

Стиуш Благородный самолично утвердил состав Совета Слуг Народа, предназначенный для служения Раввене.

Императорская Гвардия, игравшая ключевую роль в низвержении охраняемого ею трона, была переименована в Народную.

Впоследствии выяснилось, что народ Раввены напрасно рассчитывал на перемены к лучшему, как обещали им прежде, с пеной у рта, вожди восстания.

Подавляющее большинство влачило жалкое существование, на гране нищеты, кляня власть имущих. Людей легко можно было понять — на голодное брюхо и с пустым кошелем, от долгожданной свободы, было мало радости.