Кассандра Клэр - Что на самом деле произошло в Перу

— Это замечательно, — с сияющими глазами воскликнул Имасу. — Мне не терпится услышать.

Они находились дома у Имасу, так как Магнусу больше нигде в Пуно не позволялось играть. К сожалению, мать и сестра Имасу были склонны к мигреням, поэтому большинство их уроков проходили в виде музыкальной теории. Но сегодня Магнус и Имасу были дома одни.

— Когда предположительно вернутся твои мама и сестра? — очень небрежно спросил Магнус.

— Через несколько недель, — ответил Имасу. — Они уехали навестить мою тетю. Хм. Они сбежали, то есть, уехали из дома не по какой-то конкретной причине.

— Какие очаровательные дамы, — заметил Магнус. — Как жаль, что они столь болезненны.

Имасу моргнул.

— Ну, их головные боли, — напомнил ему Магнус.

— Ах, да, — произнес Имасу. — Точно. — Повисла пауза, а потом Имасу хлопнул в ладоши. — Ты собирался что-нибудь сыграть мне!

Магнус просиял.

— Приготовься, — произнес он, — изумляться.

Он взял в руки инструмент. Как ему казалось, они стали понимать друг друга, его чаранго и он. Если он пожелал бы, то мог бы заставить музыку плыть в воздухе, над рекой или сквозь занавески, но это было по-другому, по-человечески и странно трогательно. Запинки и скрежет струн звучали одновременно, создавая мелодию, как полагал Магнус. Музыка была почти у него в руках.

Когда Магнус посмотрел на Имасу, то увидел, что тот уронил голову на руки.

— Э-э, — произнес Магнус. — С тобой все в порядке?

— Я просто пытаюсь преодолеть, — слабым голосом ответил он.

Магнус слегка возгордился.

— Ах. Ну, хорошо.

— То, насколько это было ужасно, — сказал Имасу.

Магнус моргнул.

— Что, прости?

— Я больше не могу лгать! — выпалил Имасу. — Я старался подбадривать. Ко мне направлялись почетные гости города с просьбой, чтобы я умолял тебя прекратить. Моя праведная матушка упрашивала меня со слезами на глазах…

— Все не так уж плохо…

— Нет, плохо! — Это было похоже на прорвавшуюся плотину музыкальной критики. Имасу повернулся к нему с пылающими, а не сияющими глазами. — Это ужаснее, чем ты можешь себе представить! Когда ты играешь, все цветы моей матушки утрачивают тягу к жизни и мгновенно погибают. Квиноа больше не пахнет. А ламы из-за твоей музыки мигрируют, а надо заметить, что они не относятся к мигрирующим животным. Дети теперь верят, что на озере живет больное чудовище, наполовину лошадь, наполовину большая печальная курица, которая просит у судьбы долгожданного избавления смертью. Горожане считают, что мы с тобой проводим тайные магические ритуалы…

— Ну, это довольно неплохое предположение, — заметил Магнус.

— …используя череп слона, невероятно большой гриб и одну из твоих необычных шляп!

— Или нет, — сказал Магнус. — Кроме того, у меня исключительные шляпы.

— Я с этим и не спорю. — Имасу провел рукой по своим густым черным волосам, которые закручивались и цеплялись за пальцы, как чернильные лозы. — Послушай, я знаю, что был неправ. Я увидел красивого мужчину, подумал, что ничего страшного не произойдет, если мы немного поговорим о музыке и обнаружим общие интересы, но такого я не заслуживаю. На главной площади города тебя закидают камнями, а если мне придется снова слушать твою игру, то я утоплюсь в озере.

— О, — произнес Магнус и начал ухмыляться. — Больше не буду. Я слышал об этом ужасном чудовище, живущем на озере.

Имасу, кажется, задумался об игре Магнуса на чаранго, в чем тот уже потерял весь интерес.

— Думаю, что конец света будет сопровождаться точно таким же звуком, что ты извлекал!

— Интересно, — сказал Магнус и выбросил чаранго в окно.

— Магнус!

— Я считаю, что мы с музыкой и так зашли слишком далеко, насколько это было возможно, — сказал Магнус. — Настоящий исполнитель знает, когда нужно сдаться.

— Не могу поверить, что ты это сделал!

Магнус небрежно махнул рукой.

— Я знаю, что это разрывает тебе сердце, но иногда кто-то должен затыкать уши на призывы музы.

— Я просто имел в виду, что он дорогой, и я слышал треск.

Имасу выглядел действительно расстроенным, но при этом улыбался. Его лицо в ярких красках было похоже на открытую книгу, такую же увлекательную, как и легкую в прочтении. Магнус отошел от окна и двинулся в сторону Имасу, одной ладонью обхватил мозолистые пальцы музыканта, а другой легонько коснулся запястья. Он видел, как по всему телу Имасу пробежала дрожь, будто он сам был инструментом, из которого Магнус мог извлекать любой звук, какой пожелает.

— Мне грустно бросать свою музыку, — пробормотал Магнус. — Но я верю, что ты откроешь еще много талантов во мне.

В этот вечер, когда он пришел домой и рассказал Рагнору и Катарине о том, что покончил с музыкой, его друг сказал:

— За все пятьсот лет я никогда не желал прикосновения другого мужчины, но меня внезапно охватило желание поцеловать этого парня в губы.

— Руки прочь, — с легким довольным инстинктом собственничества сказал Магнус.

На следующий день весь Пуно собрался на фестивале. Имасу сказал Магнусу, что сроки проведения фестиваля абсолютно никак не связаны. Колдун рассмеялся. Косые солнечные лучи упали на глаза Имасу, распавшись на светящиеся полосы на его смуглой коже, и его губы изогнулись под губами Магнуса. Они не делали этого в открытую, чтобы вовремя увидеть парад.

Магнус попросил своих друзей остаться еще на какое-то время в Пуно и не удивился, когда они согласились. Катарина и Рагнор оба были колдунами. Для них время, как и для Магнуса, было подобно дождю, сверкающему, когда он падает, изменяющему мир, но также и тому, что считается само собой разумеющимся.

До тех пор, пока ты не полюбишь смертного. Тогда время становится золотом в ладонях скупца, каждый счастливый год, бесконечно дорогой, осторожно отсчитывается, и каждый из них ускользает сквозь пальцы.

Имасу рассказал ему о смерти своего отца и любви его сестры к танцам, которая вдохновила его на то, чтобы играть для нее, и что это второй раз, когда он влюбляется. Сам он был туземцем и испанцем, более смешанный, чем даже большинство метисов: слишком испанец для одних и недостаточно испанец для других. Магнус немного поговорил с Имасу об этом, о голландской и батавской крови, текущей в его жилах. Он не говорил о демонической крови, или своем отце, или магии, пока что нет.

Магнус научился быть осторожным в том, чтобы с охотой делиться своими воспоминаниями. Когда люди умирали, было ощущение, что все частички тебя, которые ты им подарил, тоже уходили. Чтобы снова восстановить себя требовалось так много времени, пока ты не становился целым, и при этом никогда не был тем же самым.

Это был долгий болезненный урок.

Магнус полагал, что до сих пор не очень хорошо его усвоил, так как чувствовал, что ему хочется много всего рассказать Имасу. Ему хотелось говорить не только о своем происхождении, но и прошлом, людях, которых он любил: о Камилле, об Эдмунде Херондэйле и его сыне Уилле и даже о Тессе и Катарине, и том, как он познакомился с ней в Испании. В конце концов, он не выдержал и рассказал последнюю историю, при этом умолчав такие детали, как: Безмолвные братья и то, что Катарину чуть не сожгли как ведьму. Но времена года сменялись, и Магнус начал думать о том, что ему нужно рассказать Имасу, по крайней мере, о магии прежде, чем тот предположит, чтобы Магнус перестал жить с Катариной и Рагнором, а Имасу — с матерью и сестрой. И тогда они найдут какое-нибудь местечко для себя, которое Имасу смог бы заполнить музыкой, а Магнус — магией. Настало время остепениться, подумал Магнус, по крайней мере, на короткое время.