Энгус Уэллс - Повелители Небес

— И Измененные — дикие Измененные — не переходят Сламмеркин? — рискнул я.

— Нет, — только и сказала она. А мне не осталось ничего другого, как завязать потуже мой мешок с вопросами до более подходящего случая.

Но на обратной дороге, оглядывая встречавшихся мне людей, я старался отличить Истинных от Измененных. К последним я причислил кузнеца столь же могучего, как и те люди (никак я не мог думать о них как о животных), которых я видел в гавани.

Теперь, когда я смотрел на слуг, то видел черты, присущие кошкам, в некоторых из женщин, и различил собак в нескольких мужчинах. Заметив, что Рекин явно не заинтересована продолжать разговор на эту тему, я подумал, что, возможно, эту тему вообще не принято обсуждать, и почел за благо попридержать свой язык. Кроме того, в зале мы встретили Андирта, который позвал нас к себе. Беседуя с ним и с его солдатами, мы пили все тот же эль.

Так незаметно подошел к концу день. Зажглись фонари и свечи, разгоняющие сгущающийся вечерний сумрак, и слуги принялись накрывать столы к вечерней трапезе. Появившийся в сопровождении жены, наследника и невестки наместник приветствовал меня с прежней теплотой. Тадвин же, как мне уже сообщили, отправился на север в Торбринский замок по сердечным делам, связанным с дочерью тамошнего наместника, которую звали Лицея. Бардан расспросил меня о том, чем я занимался на протяжении дня, и я, воодушевленный его расположением, выразил желание осмотреть место сражения его отца с Хо-раби.

Бардан и Андолина обменялись взглядами, и наместник, выставив вперед бороду, спросил меня:

— А что, разве в Вайтфише нет леса?

— Есть, — ответил я, — только там никогда не происходило ни одного сражения.

— Там нет ничего, кроме деревьев, Давиот, — ответил Бардан, становясь серьезным. — Никаких красивых памятников, даже следов битвы не осталось. Только деревья.

Думаю, что лицо мое не смогло скрыть огорчения, потому что наместник усмехнулся и сказал:

— Ну, если ты так хочешь, то — пожалуйста. Андирт, у тебя найдется свободное время завтра утром? С Рекин у меня будет разговор.

Мне показалось, что на лицо сотника набежала какая-то тучка, во всяком случае, ответил он не сразу. Краешком глаза я увидел, как Бардан заговорщицки кивнул ему, а Андирт, хитро улыбнувшись, предложил:

— Ну что ж, прокатимся туда, а?

Ответом ему стал немедленный возглас согласия с моей стороны. Я уже представлял себя сидящим на боевом коне, одетым в клетчатый камбарский плащ, а нож — подарок Торуса — болтался на моем бедре, превратившись в меч.

Действительность же, как я узнал на следующий день, оказалась совсем иной.

Андирт гордо восседал на боевом коне, в то время как мне привели всего лишь маленькую невзрачную серую пятнистую кобылку с кротким взглядом. Приведший ее конюх, который, как мне показалось, сам был «лошадью», помог мне сесть в седло. Оказавшись непривычно далеко от земли, я с беспокойством схватился за поводья.

— Смотри, осторожнее, Давиот, не свались, булыжник — штука крепкая, когда падаешь на него с лошади, — бросил через плечо Андирт.

К счастью, эта шутка не выбила меня из седла. Мы тронулись шагом, и, миновав стены, двинулись в западном направлении через пастбищные луга. По дороге Андирт давал мне советы о тонкостях и правилах верховой езды. И хотя я мечтал лишь о том, чтобы усидеть в седле, все, что говорил мой учитель, навсегда отпечаталось в моей памяти. Мне было трудно понять, каким это образом, просто натягивая уздечку или касаясь боков коня каблуками, можно заставить животное подчиняться своей воле. А если оно не захочет? Лодка, корабль — это понятно, а вот движения раскачивающегося подо мной зверя казались мне тайной за семью печатями. Все-таки я сумел не упасть и стал даже немного гордиться собой. Когда-нибудь, думал я, мне удастся стать настоящим наездником, каким был мой спутник.

Мы проехали медленным шагом мимо пасущихся овец и пастуха, который приветственно помахал нам. В свете утреннего солнца перед нами предстал зеленый и тенистый лес. Это была дубовая роща, кроны могучих деревьев шевелил ветер, дувший с Фенда. Андирт остановил своего коня, и моя лошадка встала, не столько повинуясь моим усилиям, сколько следуя примеру коня сотника. Она наклонила голову, чтобы пожевать травки, и я снова испугался, что упаду.

— Лес, — беззаботно сказал Андирт, указывая рукой в сторону деревьев.

— А можно войти туда? — спросил я.

— Если хочешь.

Я почувствовал, что воин колеблется, потому что, слезая с седла, он сотворил знамение, предохраняющее человека от злых духов и колдовства. Я не мог последовать его примеру: когда я наконец спешился, то обнаружил, что едва держусь на ставших ватными ногах. Мои бедра и поясница ужасно болели. Чтобы не упасть, я схватился за седло, но, услышав насмешливые восклицания Андирта, сжал зубы, собрал все силы и двинулся на непослушных ногах в направлении леса.

— Поначалу всегда болит, — произнес Андирт. — Люди думают, что, мол, тут особенного, сел на лошадь да и поехал. А оно так — да не так. Вернемся, попрошу Гарата сделать тебе ванну.

— Благодарствую, — сказал я и добавил: — Мне надо многое узнать.

Андирт изрек:

— Да, — а потом, видимо решив подбодрить меня, заключил: — Держу пари, что когда-нибудь ты станешь первоклассным наездником.

Я улыбнулся, продолжая с трудом передвигаться в сторону леса.

Тут мой спутник несколько удивил меня, положив мне на плечо руку. Я остановился и увидел, как воин, встав на одно колено, скрестил руки на груди, словно на молитве. С немым вопросом на губах я вглядывался в его лицо и не мог понять, что за выражение запечатлелось на нем. Это был не страх, скорее благоговейная сосредоточенность. Я посмотрел в сторону деревьев и понял причину поведения сотника.

Передо мной выстроились могучие стволы, покрытые молодой порослью. Чем глубже в чащу, тем более старыми оказывались деревья, многие из которых вполне могли быть свидетелями встречи Рамаха и Хо-раби. Я снова посмотрел на Андирта и спросил его:

— А ты был здесь тогда?

— Нет, — покачал он головой. — Ты что, думаешь, что я такой старик? Даже сам Бардан еще пускал слюни в колыбельке, когда состоялось то сражение.

Я пробормотал что-то в извинение, но Андирт, казалось, не слушал. Мне никогда не случалось бывать ни в одной святыне большего размера, чем наша деревенская молельня. Но я понял, что мой спутник чувствует то же самое, что человек, переступающий порог храма. Наконец мы двинулись дальше, все больше и больше углубляясь в лес. До меня дошло, что я не слышу ни птичьего гомона, ни звуков, издаваемых другими животными. Белки не прыгали по деревьям, среди корней и опавших листьев также не наблюдалось присутствия живых существ. Здесь не росло ничего, кроме дубов, стволы которых не были тронуты разрушением и плесенью. Не было и звуков, за исключением разве что шуршания листвы: будто дубы о чем-то беседовали друг с другом.