Феликс Эльдемуров - Тропа Исполинов

В один из тех осенних, не очень спокойных, но солнечных дней Тинч подошёл к дому, где жила Олеона.

По саду, подбирая опавшие в траву перезрелые груши, бродили стреноженные кони. На скамейке у крыльца курил трубку высокий, очень худой, широкоплечий и длиннорукий человек. Поглядев на Тинча глубоко запавшими, тёмными глазами он, не вынимая изо рта трубки, прогудел в усы:

- Подойди-ка сюда, сынок.

И, не отрывая ощупывающего взгляда, спросил:

- Ты - сын Даурадеса? Хотя, что я спрашиваю... Вылитый Маркон! Только волосы её... и в глазах что-то есть. Садись-ка рядышком, сынок. Айхо скоро выйдет.

Говорил он по-тагрски без акцента, и лишь временами добавлял чаттарские слова.

- Тинчес, Тинчес... Давно я хотел поглядеть на тебя, Тинчес - сын Даурадеса, - продолжал он, ещё раз внимательно осмотрев Тинча с головы до ног. - Знаешь, а башмаки твои скоро в отставку попросятся. Сапоги есть на зиму?

- Найдутся, - ответил Тинч.

- Отец... гм... пишет?

- Пишет.

- Денег присылает?

- Присылает.

- Значит, так и живешь, один?

- А я не один живу. По соседству с сапожником. Если мне понадобятся сапоги, я найду, кого попросить.

- Так, - вздохнул Гриос. - Эх, правый-левый сапоги, оба-два не с той ноги...

Захватив худыми, пожелтевшими от табака пальцами чашечку трубки, он вроде бы наблюдал, как между ними струится синеватый дымок...

- Что, отец много обо мне наговорил?

- О вас? - пожал плечами Тинч. - Иногда рассказывал.

Ему не хотелось упоминать, что, по словам отца, тот капитан Гриос погиб в Чат-Таре во времена восстания Каррабо-Пратта, четырнадцать с половиной лет тому назад. Отец не мог ошибаться. Отец солгал! И то, что должно было скрываться за этим, Тинчу предстояло когда-нибудь узнать.

- Ты очень похож на мать.

- Похож.

- Вначале не очень заметно, потом пошаришь в памяти...

- Да.

- Ты её помнишь?

- Нет.

- Ххак! - сказал чаттарец.

Протянул узловатую, похожую на иссохшую ветвь руку, подтянулся за край скамьи и сел лицом к лицу с Тинчем.

- Вот что... - сказал он. - Я не знаю, что там обо мне нарассказывал Маркон. Но если ты вместо путного мужского разговора будешь осла за хвост тянуть, я рассержусь и... и заброшу тебя вон на ту высокую грушу.

Тинч измерил взглядом дерево.

- Как бы я вас самого туда не зашвырнул.

- Чего? - не сразу понял Гриос. - Ах ты, сын Даурадеса. Инта каммарас! А ну, подай-ка мне свою железную лапу, Тинч - сын Маркона! Поглядим, подарил ли тебе твой отец что-нибудь, помимо своей дерзости!

Тинч вспыхнул от гнева и, не задумываясь, протянул ладонь. Но чаттарец не стал давить его пальцы своими тисками, он перевернул руку Тинча так и сяк, осмотрел татуировку с дельфином вокруг якоря, потом повернул её ладонью вверх и покачал головой:

- Как же это ты, сынок? Мне Айхо говорила, правда... Прямо по линии жизни...

По шершавым, накрепко вкоренившимся мозольным буграм, ладонь Тинча напоминала булыжную мостовую. Широкий сине-лиловый рубец пересекал ее наискосок.

- Да это весной, в порту, когда грузили бочки, - пояснил Тинч. - Оборвался трос, а я его ловить вздумал, без рукавиц... Забыл, что внутри - стальная проволока... Да ерунда это! - рассмеялся он, разминая пальцы. - Только смеху на весь Урс, а так... залили водкой, перевязали. Наутро - опять в работу.

- Хозяин у нас был что надо, - неожиданно разговорился он. - Звали его Тосс. Старый Тосс... Когда взяли первый трал, выбрал здоровенную рыбину, залил ей в глотку вина, погладил, поцеловал - прямо так, сопливую! "А ну-ка, - говорит, - тварь морская, сходи к своим, расскажи, как мы гостей встречаем!" И метнул треску за борт. Это он чтобы рыба веселее шла в сети... Вот она нас попотеть и заставила! Заштилело! мы день-деньской - на вёслах, ладони - сплошь голое мясо, а с вечера до утра теми же лапами свой улов чистишь, солишь, в бочки забиваешь, да побыстрее, ведь и поспать часок надо! Ну, да мы - работяги. Нам и не такое по плечу...

Тут в дверях дома показалась Айхо, и он поднялся ей навстречу.

- Постой минутку! - ухватил его за плечо Гриос. - Ещё один вопрос. Как бы это сказать... Я, конечно, не знаю, что мог сказать обо мне Маркон. Скажи, - только честно! - скажи, отец... если бы мы с ним повстречались, то он... что?

Огромные сапоги Гриоса были исхлестаны полынью и сплошь в белых брызгах от морской соли. В саду, под гигантским деревом рослая вороная нежно терлась изогнутой шеей о гриву серого...

- Я думаю, - ответил Тинч, - что он был бы рад.

- Рад? Ты сказал: рад?

- Я сказал: рад, - повторил Тинч. - Извините... Айхо!

- Хочешь, - предложил Гриос, - заседлай вон того серого, а дочь возьмет Варрачуке. Прогулка им не помешает.

- Спасибо, но... Должно быть, не выйдет. Сегодня мы собрались на Кипящие рифы. Я и лодку нанял. Когда-нибудь в другой раз, можно?

- "Можно", "можно"... - притворно поморщился Гриос и подмигнул:

- Ты у девушки, когда поцеловать захочешь, тоже будешь "можно" спрашивать? А, сынок? Оах-ха-ха-ха-ха!

4

Когда-то, очень давно подножие Тропы Исполинов омывалось волнами. Они свободно плескались меж базальтовых столбов, что назовут впоследствии "Сестра и Семьдесят Семь Братьев". Когда-то, в тот день, когда земля вспучилась, а Исполины, подобно озаренным огнем пальцам потянулись к небу, вода отошла, обнажив горячий новорожденный берег. Потом много дней и ночей в недрах земли что-то урчало и шипело, близ берега открывались горячие ключи, а в грязевых колодцах что-то хлюпало и вздымалось вверх - как будто оттуда кто-то постоянно пытался выпрыгнуть, да не хватало сил. В заливе один за другим возникали со дна и ползли в море дымящиеся каменные бугры, похожие на огромных морских черепах. Выйдя на простор залива, они замирали широким полукольцом, образовав отроги Кипящих Рифов, из-за которых неприступен с моря город каменщиков Коугчар.

За всю историю существования города Рифы не смогли защитить его лишь один раз, и этот случай Тинч запомнил на всю жизнь.

Маркон Даурадес тогда был старшиной цеха каменщиков, а самый дешёвый бутовый камень брали тут же, у моря. Весь день они с отцом лазали по скалам, намечая точки для сверления шпуров. Взрывать собирались назавтра, а сегодня лишь сверлили и подбирали осколки, что остались от предыдущих взрывов.

День выдался дождливым и ветреным, но залив, словно утомленный от ночного шторма, покоился серым зеркалом, изредка, нехотя побухивая в скалы невысокой прозрачной волной. Однако не знал усталости порывистый ветер с песком. К концу дня лицо у Тинча горело. Уставший, он завернулся в отцовский плащ и потихоньку клевал носом. Здесь же, под навесом скалы, отдыхали собравшиеся домой рабочие.

- Странное нынче море, - в который раз за сегодня сказал кто-то. - Погодите-ка... Смотрите! Что это?

И Тинч увидел, как из грозового облака, что собралось у горизонта, отвесно вниз опускается серый заостренный клюв.