Феликс Эльдемуров - Птичка на тонкой ветке

- А ты сам-то знаешь этот ответ?

- Знаю. Или мне кажется, что знаю. Но мне хотелось бы, чтобы и ты добавил сюда толику своего мнения... Ведь ты явился в этот мир, возжелав вдохновения? Что же оно есть, это самое вдохновение?

Мне очень, чрезвычайно очень хотелось напомнить ему, что по этой проблеме написаны сотни книг, и что никто, и что никогда ещё никто не пришёл к её разгадке...

- Хорошо, отвлечёмся, - как ни в чём ни бывало сказал он. - Поговорим о чём-нибудь другом... Да, говорят, Дар мучил тебя не только расспросами об экономике?

2

И это было верно. Дар привёл меня в один из храмов, где требовалось восстановить, вернее - создать заново несколько витражей. Я до этого никогда витражами не занимался, да и не предполагал заниматься. Дар познакомил меня с мастером, мастером этим оказалась, к моему удивлению, женщина - высокая, худая, с короткой стрижкой и орлиным, цепким взглядом. Её звали Симона. Она объяснила мне, что эскизов требуется не так много, около десяти. Эскизы можно сделать и не цветными, "хотя, конечно же, сэр Тинчес, цветА будем подбирать совместно, у нас достаточно широкая палитра стёкол".

- Не желает ли мастер ознакомиться с сохранившимися фрагментами старых витражей?

Я, разумеется, был совсем не против, и мы полезли на леса.

Изображать святых и подвижников мне тоже пока не приходилось. Я вооружился блокнотом, достал огрызок карандаша (очень неудобно!) и принялся за наброски. Она терпеливо стояла рядом, наблюдая за моей работой. Потом сказала:

- Можно взглянуть?

Да пожалуйста.

Она прошлась беглым взглядам по моим наброскам. Потом, не спрашивая, начала листать блокнот, её глаза останавливались то на одном, то на другом рисунке. Закрыв блокнот, она сказала:

- Требуется не просто изображать фигуры. Человек приходит в храм. Храм - это место беседы с Богом. Для того, чтобы разговаривать с Богом, мало обладать одним рассудком. Вам необходимо создавать настроение. Вы это умеете. Вот, возьмите. Это небольшой подарок от меня.

Я как раз в это время отвлёкся... (Бог бы с ним, с блокнотом, если интересно - пусть смотрит)... меня заинтересовала занимательная игра линий. Они не просто существовали, они вели за собой, текли как ручеёк, как мысль от одного изображения к другому.

- Спасибо, - рассеянно сказал я. У меня в голове начинали роиться замыслы. - И что это за подарок?..

- Волшебная палочка, - впервые улыбнулась Симона.

И вместе с блокнотом протянула мне... новый карандаш.

- Да, кстати, - прервал меня Леонтий. - Ты не одолжишь мне его? Я хотел бы записать твой рассказ. Гусиным пером не очень ловко...

- Пожалуйста.

Я был не против, пусть пишет. А он тут же взял несколько чистых листов и принялся усеивать их какими-то закорючками.

- Это называется стенография... ну, проще говоря, скоропись. Говори, говори...

- Прошло дня два... Меня не торопили. Изредка я заходил в храм, где на полу, на деревянных брусьях покоились вынутые из рам витражные плоскости и где хрупкая Симона, одетая по-рабочему, в брюках и мужской рубашке навыпуск, терпеливо подновляла старые изображения. Заходил так, по мелочи, уточнить, с какой стороны Богородица должна держать ребёнка, или каким именно жестом должен благословлять плавающих святой Никола Морской...

Линии! Именно линии!

Линия ведёт взгляд. Как именно она должна его вести?

От складок одеяния - к очертаниям фигуры, от жеста - к движению, от взгляда - к тому, что находится в направлении этого взгляда... И как всё это втиснуть в узкие очертания витража?

Я сердился. У меня ничего не получалось. Непривычную задачу поставили передо мной! Симона тоже хмурилась, проглядывая мои эскизы, но ничего не говорила. Я... или другого, более знающего кого-то пригласят потом? Не всё ли равно...

Но она очень сочувствовала мне, и это было видно.

Потом я плюнул и вместо того, чтобы проводить часы в своей комнате, принялся гулять по городу. Интересно, когда-то мне довелось неоднократно бывать в Анзурессе, но вот сюда, ещё далее Анзуресса, добираться не удавалось никогда.

Я зарисовывал всё: дома и улицы, деревья и цветы, людей, животных, паруса кораблей в гавани, бельё на верёвках, повозки, скамейки, даже урны...

Мне казалось, что я вернулся в детство.

Вечером я просматривал свои находки и лишний раз убеждался насколько же я бездарен.

Не складывалось картины! Что поделать...

Отчаявшись, я отправился жаловаться к своей королеве. Тайра тоже посочувствовала, пожалела, кое-что посоветовала, тоже - так, по мелочи. А потом сказала:

- Возьми-ка ты плащ, да отправляйся в горы.

Я так и сделал.

Там я, конечно, тоже сделал немало набросков: солнце на восходе, солнце на закате, горы под солнцем, пейзаж ущелья, пейзаж города с высоты. Ночи сейчас стоят холодные, я щёлкал зубами, но терпел. Совершенно измученный бессонными ночами и жарою дня, изнывшими от постоянных подъёмов и спусков ногами, спустя трое суток, я вернулся в город и, даже не заходя на море, завалился спать.

"Горы не знают прямых линий" - пришла мне мысль во сне.

Ну и пусть себе не знают! - перевернулся я на другой бок.

Подумаешь, линии. И чего это я к ним так привязался?

Но мысль не отпускала.

Чертыхнувшись, я поднялся и сделал несколько набросков - по памяти: изгибы пластов на обнажениях пород, искривлённые ветви кустарника, бесформенные глыбы скал, зубчатые оконечности вершин, ещё что-то...

Лёг и заснул окончательно - до самого утра. Что-то снилось мне тогда, и образ наползал на образ...

А рано утром я, скрепя сердце, снова засел за свои эскизы.

Вот тут-то оно и началось.

Слуга с беспокойством унёс тарелки с почти нетронутым завтраком. С ещё большим беспокойством и даже каким-то ужасом обратил внимание на то, как, стоя посреди комнаты, я то безмолвно вожу по воздуху руками с шевелящимися пальцами, то с победным воплем лихорадочно черчу в блокноте. Я его видел... и в то же время не замечал.

Он принёс обед, затем снова пришёл за тарелками и застал меня за теми же занятиями.

- Как вы себя чувствуете, мой господин?

Но я только кивал и отмахивался...

Правда, ужину я, к его огромной радости, всё же отдал должное, и даже попросил принести ещё. После ужина, захватив блокнот, я пошёл гулять по городу, останавливаясь чуть ли не у каждого фонаря с тем, чтобы вновь и вновь зафиксировать на бумаге тот или иной образ.

Я знал, что назавтра представлю Симоне...

- Ага, ага, ага, - одобрительно сказала она, просмотрев предварительные эскизы. - Так. Сколько их у тебя, три? И всё? Хотелось бы немного побыстрее.

Я готов был убить её... Или... вначале всё-таки расцеловать от души?

- Да, - прибавила она, бесстрастная как ледяная вершина, - хорошо бы поменьше деталей. Взгляд рассыпается - вот здесь, здесь и, пожалуй, вот здесь... Учитывайте, что это всё-таки будет в цвете. Не получилось бы излишней пестроты... А так хорошо. Когда ВЫ думаете завершить свою работу?