Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

— Сын мой, — сказала Мари строго, — сейчас многие сеньоры чуть что — клянутся именами святых и даже самого Спасителя, и это вошло у них в привычку. Но привычка эта пагубна и нехороша, потому что она оскорбляет тех, чьими именами клянутся. И я слыхала об одном сеньоре, который никак не мог отстать от этого обыкновения, хоть и сознавал его греховность, и потому стал говорить вместо «Клянусь святой Марией» — «Клянусь святой Гарией», что было лишено смысла и потому перестало быть богохульством. Вот пример борьбы с пагубой!

Этот рассказ произвел на мальчика Рено такое сильное впечатление, что он стал вместо «Бог» говорить «Ох!» — и таким образом отчасти преуспел в благочестии; однако для Мари это осталось тайной: Рено так гордился своим успехом и так берег его, что не стал рассказывать о нем никому, и уж тем более — своей строгой и властной матери.

Чем старше становился Рено, тем очевиднее делалось его физическое и моральное несовершенство. Мари всегда с раздражением смотрела на нелепую фигуру сына, и от этого он ежился еще больше.

Слуги — и те презирали Рено. И немудрено, ведь молодой сеньор Керморвана был самой настоящей тряпкой.

Гости в Керморване были в те годы явлением неслыханным. Какие могут быть гости, если мадам Мари — в вечном трауре по безвременно погибшему супругу?

И тем не менее некий всадник настойчиво требовал, чтобы его впустили в замок.

— Какой наглец! — сказала мадам Мари, когда ей доложили об этом. — Если он прибыл с важной вестью, пусть оставит ее капитану гарнизона и убирается восвояси. Передайте ему, что я не могу принять его.

— Но он и не добивается встречи с вами, сударыня, — растерянно ответил слуга.

— Нет? — Мадам Мари подняла брови. — Но что же ему, в таком случае, нужно?

— Мессир Рено…

— Рено? Мой сын?

— Да. Он хотел поговорить с мессиром Рено…

Мари пожала плечами и, не сказав ни слова, удалилась. Она была оскорблена. В первые годы ее вдовства некоторые соседи пытались жениться на ней — с каким наслаждением она ставила их на место, указывая на все неприличие подобных поползновений! Затем всякие визиты прекратились. И вот теперь — ну надо же! — кому-то понадобилось встретиться с ее сыном, с тряпкой-Рено… Что ж, Мари желает ему удачи.

— Нельзя терять ни минуты, — сказал всадник, едва только Рено предстал перед ним, покрасневший и встревоженный. — У вас есть хорошая лошадь? Едем!

— Кто вы? — спросил Рено. — Куда мы должны ехать?

— Я объясню по дороге… Боюсь, мы потеряли время. Торопитесь, мессир, иначе будет поздно!

Рено побежал к конюшне так быстро, как только мог. Он сознавал, что всадник, ладный и ловкий молодой мужчина, смотрит ему в спину, и оттого несколько раз споткнулся. Хотелось бы Рено быть таким же стройным и уверенным в себе! Он вывел своего коня, широкогрудого, спокойного мерина.

Конюха нигде не было видно поблизости. Дело в том, что в этот самый момент даме Мари позарез потребовался именно этот слуга: она как раз намеревалась приобрести одно очень красивое седло и советовалась касательно того, хорошо ли оно сделано и не натрет ли спину лошади. Поэтому Рено пришлось седлать лошадь самостоятельно. Впрочем, незнакомый всадник помог ему, охотно и без лишних разговоров. Затянув подругу, он похлопал коня по шее, а затем помог Рено взгромоздиться в седло.

— Вам удобно? — только и спросил он, после чего вскочил на коня сам. — Едем!

И они выехали из ворот замка, бок о бок, как старые друзья.

— Кто вы? — решился спросить Рено, едва Керморван остался позади.

— Я служу рыцарю из Рюстефана, — был ответ. — Мой господин очень стар. По правде сказать, он умирает. Поэтому я и говорю, что нужно спешить: мы рискуем не застать его в живых, а он очень хотел переговорить с вами перед смертью.

— Со мной? — поразился Рено.

— Да, — кивнул посланец. — Не спрашивайте, почему: я и сам этого не знаю. Полагаю, он желает что-то открыть вам. Что-то очень важное. Видели бы вы, как он торопил меня, как он умолял не мешкать — вы и сами бы пустили коня вскачь!

Рено попытался так и сделать, но мерин, привыкший к неспешным поездкам, наотрез отказался мчаться сломя голову. И обоим всадникам пришлось смириться с этим обстоятельством.

— В конце концов, — невесело улыбнулся посланник из Рюстефана, — если вы сломаете себе шею, то пользы от вас моему господину не будет вовсе. Лучше уж рискнуть и опоздать, но доехать в целости.

— Вы правы, — пробормотал Рено.

Больше они не разговаривали, снедаемые вполне понятным волнением.

Рюстефан в те годы уже впал в ничтожество, так что перед глазами Рено открылась картина полного запустения. Стены осели и осыпались: некогда их возвели наспех и без строительного раствора, и теперь кладка обветшала. В единственной башне гуляли ветра, и крыша на ней прохудилась. Слуг в замке почти не оставалось. Только конюшня выглядела более-менее ухоженной, хотя обитали там лишь две лошади, включая и ту, на которой прибыл гонец.

Он ловко соскочил на землю и подержал стремя Рено, чтобы юноша кое-как спешился, что тот и проделал с грацией набитого песком мешка.

Молодой человек сказал:

— Идите за мной, да хорошенько глядите под ноги, не то упадете…

— Да, и сломаю себе шею, а со сломанной шеей я ничем не смогу быть полезным вашему господину, — неловко засмеялся Рено.

Ничего не ответив, молодой человек быстро зашагал по двору, и Рено, как мог, последовал за ним.

Они вошли в башню, спугнув в темной нише одну-двух летучих мышей, и начали подниматься по ступенькам. Рено пыхтел и держался рукой за сырую стену, чтобы не потерять равновесия — голова у него кружилась от этого долгого подъема.

— Если ваш господин болен, то как он-то восходит по этой лестнице? — пробормотал он в прямую спину своему спутнику. — Эта штука не только больного доконает, она и здорового может убить…

— Мой господин уже много лет не выходит из башни, — был ответ. — Сейчас сами все увидите.

Он толкнул тяжелую дверь, и они с Рено очутились в просторной круглой комнате с несколькими узкими окнами. Деревянные ставни, снятые с окон, стояли на полу, так, чтобы в любой момент можно было закрыть ими отверстия. Посреди комнаты находилась большая кровать, в которой, под десятком звериных шкур, лежал иссохший старик с острым носом и горящими глазами. Казалось, вся жизнь сосредоточилась в его глазах, покинув прочие члены его тела.

— Я привел его, — сказал молодой человек, остановившись на пороге и почтительно кланяясь.

— Хорошо, — донесся шепот с кровати. — Пусть он войдет. А ты выйди. То, что я намерен сообщить ему, не для твоих ушей.

— Хорошо, мой господин, — был ответ молодого человека.

Он действительно ушел, бросив Рено в одиночестве, без помощи и совета, — как будто Рено и впрямь мог что-то решать сам за себя. И Рено протиснулся в дверной проем и остановился перед кроватью, растерянно глядя на старика.