Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

— Это потому, что душа у нее была добрая, — сказал Ив. Голос мальчика подрагивал.

Вран искоса поглядел на племянника и, никак не отзываясь на его последнее замечание, заключил рассказ:

— Одна теплая слеза герцогини упала на грудь шута, и сразу же холод отступил. Тогда Изор положила руку ему на лоб и велела поскорее поправляться: «Если ты меня любишь, — сказала она, имея в виду, конечно, не любовь мужчины к женщине, которой на самом деле втайне пылал шут, но обычную любовь слуги к доброму господину, — то непременно будешь на ногах к нынешнему воскресенью, потому что я жду к себе важных гостей и желаю насмешить их».

— Он поправился? — спросил Ив с замирающим сердцем.

— Да, — сказал Вран.

Поначалу он хотел рассказать совсем другое: как шут умер от неразделенной любви, но, видя, как страстно хочется племяннику доброго завершения повести, изменил намерение.

— В то воскресенье, говорят, Жан проделал самые забавные свои трюки… Впрочем, все это случилось почти сто лет назад.

Другие лампы были столь же причудливы, и с каждой связывалась какая-нибудь история: одна напоминала о верном псе, которого Тристан выучил не лаять во время охоты, дабы тот громким лаем не выдал ревнивому королю Марку местонахождение влюбленных (не могли же Тристан и Изольда, сбежав от короля, отказать себе в удовольствии поохотиться!); другая была отлита в форме хитрого кота Тибальта, приятеля и соперника лиса Рейнеке; третья имела вид оседлавшей философа женщины с распущенной шнуровкой на лифе.

— На свете нет другой такой же лампы, — рассказывал племяннику Вран. — Их делают из воска, обмазывают глиной, а после заливают в форму металл. Воск выливается через специальное отверстие, а глиняную оболочку — после того, как металл застывает, — разбивают…

Впрочем, Ива не столько интересовал способ изготовления фигур, сколько связанные с ними истории, и Вран охотно пересказывал одну за другой.

Так Ив узнал о чудесном коне, которого корриганы наделили даром говорить человеческим языком, наказав воспользоваться этим умением лишь трижды за жизнь, и о певце, которого ослепили враги и который проклял их за это, предсказав тем, что трижды они после этого родятся на свет — и трижды погибнут позорной смертью.

«Я никогда не ослепил бы певца, — думал Ив, едва сдерживая слезы, — и отпустил бы на волю чудесного коня после того, как он заговорил бы со мной в третий раз. Я не поступил бы так, как поступали все эти неразумные люди, которые погубили себя и других лишь потому, что думали только о себе и собственной выгоде…»

Вран поглядывал на раскрасневшееся лицо юноши и улыбался: ему нравилось, как шли дела.

Они с племянником подолгу ездили верхом. С Враном оказалось хорошо не только разговаривать, но и молчать. Он умел просто ехать рядом, поглядывая на море, на редкий лесок или просто бросая взгляды на небо — быстрые, почти заговорщические, как будто даже с небом у Врана завязались некие собственные, таинственные отношения, — и безмолвствовать. Ив погружался в это молчание, как в воду, и блаженствовал. Дядя не мешал ему мечтать, уплывая в грезах все дальше и дальше от обыденности.

Тем не менее одно столкновение с реальностью Вран для него приготовил. И сделал это быстро и решительно, но так, что Ив — в отличие от прочих обитателей замка, — ничего не понял.

Через месяц после своего появления Вран начал выпроваживать из замка старую прислугу и выискивать по близлежащим деревенькам новую. И вскоре случилось так, что куда бы Ив ни бросил взгляд, везде он видел хорошеньких юных девушек. Куда-то подевались все те ворчливые старухи, что чистили котлы и разделывали туши животных на кухне, выколачивали пыль из ковров и меховых плащей и били вальками одежду на реке. Теперь, раскачивая бедрами, расхаживали по замку совершенно иные существа. От них исходило свежее дыхание жизни. Все они так и норовили встретиться с Ивом глазами и все весело улыбались ему, когда им удавалось задеть молодого сеньора локтем в тесном коридоре.

Эти девушки смущали Ива и наполняли его сны странными видениями. Ив решил спросить о происходящем Эсперанса: в конце концов, Эсперанс некогда нянчил его на руках, заворачивал в одеяло и кормил с ложки, — с таким человеком проще будет поговорить о странных вещах, которые вдруг стали преследовать Ива в сновидениях и наяву.

Но Эсперанс, коль скоро он принял решение сделаться невидимым, скрылся из виду: сколько Ив ни спрашивал о нем, сколько ни обходил раз за разом весь замок — нигде своего прежнего воспитателя он не находил.

Вран, разумеется, замечал беспокойство, которое овладевало Ивом все чаще, но делал вид, будто ничего не происходит. Жизнь шла своим чередом, и с молодым сеньором замка Керморван не происходило ничего особенного — все эти волнения заложены в естество молодых мужчин от века, и коль скоро так заведено, то и печалиться не о чем.

Наконец Ив заговорил с дядей о том, что его беспокоило. Начал он, впрочем, немного со стороны:

— Нигде не могу отыскать Эсперанса, дядя.

Вран весело нахмурил лоб.

— Кто этот Эсперанс, о котором ты так беспокоишься?

— Я о нем не беспокоюсь, — чуть смутился Ив, — потому что он сам в состоянии о себе позаботиться. Но теперь, когда он мне понадобился, он куда-то запропал.

— На что он тебе? — осведомился Вран.

— Хотел спросить у него кое о чем…

Не договорив, юноша махнул рукой и убежал поскорее, прежде чем дядя задаст новый вопрос. Ив неожиданно понял, что обсуждать с Враном странное поведение девушек и их влияние на его сны — выше его сил.

Врану, впрочем, и не требовалось никаких объяснений. Спустя час после того, как они с племянником расстались, Вран призвал к себе прачку по имени Матилина и велел ей раздеться.

Матилина без лишних слов скинула с себя одежду: она вовсе не была стыдливой скромницей. Посмеиваясь, Вран погладил ее по плечам, потискал за бока, запустил пальцы в ее волосы.

— У тебя хорошая кожа, — похвалил он. — Совершенно шелковая — как тебе это удается? У простолюдинок кожа грубая.

— Только не у меня, — отозвалась Матилина, очень довольная происходящим. — В деревне болтают, будто я оттого так хороша, что моя мать спуталась с кем-то из знатных господ, но я-то хорошо знаю, что это неправда! Моя бедная мать ни с кем не путалась: всю жизнь только тем и занималась, что чистила рыбу, которую ловил мой отец. Скучная у нее была жизнь и хорошо, что теперь она закончилась: я верю, что матушка на небесах!

— Сама-то ты туда не попадешь, — сказал Вран, осторожно укладывая девушку на свое ложе.

— Может, и попаду, — бойко ответила Матилина, — потому что мое призвание — дарить радость мужчинам, и уж этим-то я занимаюсь от всей души.