Роджер Желязны - Ночь в одиноком октябре

В конце концов мы вышли к какому-то болоту, где я и остановился.

— Вон там, — сказал я. — Еще шагов пятьдесят-шестьдесят. Не думаю, что нам стоит лезть в эту грязь, если и отсюда все видно. Тот же самый вариант.

— Да. Малопривлекательное зрелище. — Он некоторое время обозревал округу. — Тогда, — наконец промолвил он, — ты, наверное, кого-то упустил.

— Таинственный игрок? — спросил я. — Ты считаешь, что кто-то все это время прячется от нас?

— Похоже. А что, раньше такого не бывало?

Я поворошил в памяти, припоминая подробности Игр, в которых довелось участвовать.

— Случалось, — ответил я. — Но остальные обязательно вычисляли его.

— А откуда им было знать о его существовании?

— Оттуда, — сказал я. — Концы с концами не сходятся.

— Ну и?…

— Игра зашла слишком далеко. До сих пор никому не удавалось скрываться так долго. Обычно к этому времени уже все друг друга знают — осталась какая-то неделя.

— В случаях, когда кто-то прячется, каким образом вы раскрываете его?

— Как правило, все становится ясно к моменту «смерти» луны. Если же и после этого дня что-то не ладится, вывод один: существует еще какой-то игрок, тогда при помощи всякого рода гаданий вычисляют либо его самого, либо место, где он скрывается.

— Может, и сейчас стоит попробовать то же самое, как ты считаешь?

— Да. Ты прав. Конечно, у меня несколько иной профиль. Хотя о подобных процессах мне кое-что известно, я в первую очередь сторож и занимаюсь расчетами. Но могу попросить кого-нибудь.

— Кого именно?

— Пока не знаю. Сначала я должен выяснить, кто это умеет, а затем найти способ договориться с ним таким образом, чтобы потом мне сообщили результат. После чего, естественно, поделюсь информацией с тобой.

— А если окажется, что этого человека ты терпеть не можешь?

— Не имеет значения. Даже когда направо и налево мрут люди, существуют определенные правила поведения. И если ты не будешь им следовать, то долго не протянешь. Кроме того, я могу располагать чем-то, что требуется этому человеку, — например, помимо расчета центра я умею делать и другие расчеты.

— И какие же?

— О, расчеты места, где находится тело. Где растет какая-то важная травка. Где можно раздобыть особый ингредиент.

— В самом деле? Никогда не слышал, что такое возможно. И как это, очень сложно?

— Когда сложно, когда не очень.

Мы развернулись и не спеша направились в обратную сторону.

— Ну, к примеру, трудно рассчитать, где лежит тело? — спросил он, пока мы поднимались на холм.

— На самом деле это довольно легко.

— Так, может быть, ты попробуешь вычислить, где сейчас тот полицейский, которого мы скинули в реку?

— Нет, как раз вот это будет весьма неблагодарным дельцем — слишком много переменных вовлечено. Если же ты просто потерял труп или знаешь, что кто-то умер, но не знаешь где, — это совсем несложно.

— Очень смахивает на обыкновенное предсказание, — сделал вывод Ларри.

— А когда ты говорил о «предчувствиях», мол, знаешь, что вот-вот должно что-то произойти, и где, и кто при этом будет присутствовать, — разве это не предсказание?

— Нет. Мне кажется, это, скорее, какое-то подсознательное умение обрабатывать статистические данные, берущее начало в знании человеческих поступков.

— Ну, а я большей частью рассчитываю все в открытую, тогда как ты делаешь это подсознательно. Ты совершаешь те же самые расчеты, только интуитивно.

— А то, как ты находишь тела? Слишком уж это отдает ворожбой.

— Так кажется только тем, кто не знаком с этим делом. Кроме того, ты совсем недавно имел честь убедиться, что происходит с моими расчетами, если я вдруг упускаю какой-нибудь важный фактор. Вряд ли это можно назвать даром предвидения.

— Предположим, я сказал тебе, что все утро меня преследует ощущение, будто один из игроков умер?

— Нет, боюсь, это выше моих сил. Мне надо знать, кто и при каких обстоятельствах — хоть что-нибудь. Я имею дело с фактами и вероятностными факторами, а не гадаю на картах. Кстати, ты это серьезно насчет своего ощущения?

— Да, настоящее предчувствие.

— То же самое ты почувствовал, когда прикололи Графа?

— Нет, тогда я ничего не ощутил. Правда, скажем так, я несколько сомневаюсь в том, что его можно отнести к живым созданиям.

— Словами играем, — усмехнулся я, и он, уловив мою насмешку, улыбнулся в ответ. Что ж, начинаем узнавать друг друга.

— Не хочешь показать мне Собачье Гнездовище? Признаюсь, ты заинтриговал меня.

— Пойдем, — сказал я, и вскоре мы уже подходили к холму с нагромождениями плит.

Поднявшись на холм, мы немного покружили на вершине, и я продемонстрировал ему камень, через который нас с Дымкой утянуло в мир Грез. Выбитые на камне письмена снова превратились в едва различимые царапинки. Он даже разглядеть их толком не смог.

— Хороший вид открывается отсюда, — заключил Ларри, поворачиваясь и окидывая взглядом раскинувшиеся перед нами просторы. — А, вон тот старый особняк. Интересно, прижились ли у миссис Эндерби саженцы, что я ей подарил?

Это был мой шанс. Думаю, я мог бы ухватиться за упоминание о ней и под этим предлогом выложить Ларри всю историю целиком, начиная с Сохо, Но, по крайней мере, теперь я хоть понял, что удерживает меня. Он напомнил мне одного знакомого — Рокко. Рокко был огромным вислоухим псом, вечно радующимся чему-то, счастливым, постоянно пускающим слюни и ведущим себя так, будто жизнь вся пронизана исключительно высшими материями и все вокруг благородны и чисты. Некоторых эта его позиция очень раздражала. Слишком уж недалеким он был. Как-то раз на улице я окликнул его, и он кинулся ко мне через дорогу, не глядя по сторонам, одолеваемый своими щенячьими радостями. И угодил прямо под телегу. Я бросился к нему, и будь я проклят, если он по-прежнему не засветился от счастья, увидев меня в последние минуты жизни. Если б я держал пасть закрытой, то, может быть, он бы радовался жизни до сих пор. А получилось… В общем-то, Ларри не был так глуп, как Рокко, но грешил подобной же склонностью к «здоровому» энтузиазму. Он уже давно мучился проблемой постоянных обращений в волка, и вот сейчас, вроде бы, нашел путь к ее разрешению, а Великий Сыщик в своем маскараде ободрил и вдохновил его. Ну, а так как Ларри умел держать рот на замке, то я вспомнил Рокко и подумал: да и черт с ним. Потом.

Мы спустились с холма. На обратном пути я дал ему волю и позволил беспрепятственно рассуждать о тропических растениях, растениях умеренной зоны и арктических областей, об их дневных и ночных циклах, о лечении травами, восходящем аж к заре времен. Когда мы приблизились к дому Растова, на глаза мне попалась на редкость подозрительная веревка, свешивающаяся с ветви дерева и раскачивающаяся на ветру. Присмотревшись, я понял, что это не кто иной, как Ползец, и он настойчиво подает мне какие-то сигналы.