Брайан Дэвис - Кэндлстон — пожиратель света

Бонни положила руку на плечо Эшли. Та пыталась отшатнуться, но Бонни держала ее крепко.

— Эшли, любовь не зависит от того, сколько ты можешь дать или сделать. Кажется, люди любят богатых и знаменитых, верно? Но это все фальшь. Многие хотят с ними дружить, потому что у них есть деньги. Истинная любовь — это когда ты относишься к бродягам и изгоям так, будто их карманы набиты бриллиантами, даже если там нет ничего, кроме дыр. — Помолчав, Бонни указала на постер у кровати Эшли. — Похоже, что твой дедушка совсем недавно тоже был ни на что не годен, по крайней мере в глазах чужих людей. Но твой рисунок говорит о том, что ты смотрела на него другими глазами. Твоя любовь видела не его дряхлое тело, а его сердце. Я уверена, что так же ты можешь смотреть на девочек вроде меня и Карен. — Бонни закатала рукав, обнажая тыльную сторону руки.

Эшли уставилась на ее гладкую кожу, и ее дрожащие пальцы осторожно погладили белые игольные шрамы. Бонни сжала ее руку в своей и пристально взглянула в глаза, когда она подняла голову.

— Ты не думаешь, что эти девочки тоже достойны нашей любви, Эшли?

Глаза Эшли увлажнились. Она снова потупилась, громко всхлипнула и села на кровать. Ее голова вздрагивала. Бонни села рядом, обняла ее за плечи и прижалась щекой к ее спутанным волосам.

Эшли плакала и говорила, запинаясь и глотая слова.

— Ты… ты права. В душе я… все время это знала. Но я убеждала себя, что… что это ненадолго. Мы закончим и как-нибудь пристроим девочек в хорошие дома.

Бонни обеими руками обняла Эшли за шею, и они сидели так некоторое время в тишине, нарушаемой лишь жалкими всхлипами Эшли.

— Любовь открывает тебе глаза, Эшли, — прошептала Бонни. — Она ведет нас к правде, хотя, может быть, и не сразу.

Эшли посмотрела на нее красными глазами:

— Правда? Ты уверена, что хочешь ее знать? Если бы ты хоть раз послушала Стейси, ты бы так не говорила.

— Поверь, я все понимаю. Ведь я видела собственную мать в луже крови. — Она судорожно сглотнула. — Правда бывает иногда страшной, иногда она ранит, но любовь помогает нам преодолеть зло во всей его лжи и жестокости.

Эшли заморгала, глядя на Бонни, и новая слеза скатилась по ее щеке.

— Да, а я и забыла о твоей маме. Просто не понимаю, как ты можешь так спокойно общаться с отцом после всего, через что тебе пришлось пройти.

— Ну… я ему не доверяю, — тоже всхлипнула Бонни. — Но я до сих пор люблю его… То есть я решила, что буду его любить, хотя это было и нелегко. — Прежде чем взглянуть на Эшли, она начертила пальцем крест на покрывале. — Разве ты не видишь? Любовь — это наш выбор любить даже людей, которые того не достойны. Это наша единственная надежда победить Девина, ночные кошмары Стейси и собственные страхи.

Эшли вытерла щеки рукавом и вздохнула.

— Кстати, насчет правды и страхов — я должна выяснить, что на уме у дока, потому что я подозреваю, что он что-то от меня скрывает. Папочке становится хуже, а док не хочет вызвать врача. — Она обернулась к Бонни и схватила ее за руки. — Но одно я знаю наверняка.

Бонни чувствовала тепло и силу пальцев Эшли. Она хоть и хорошо себе представляла, что на уме у ее отца, но по-прежнему недостаточно доверяла Эшли, чтобы делиться с ней всем, что знала.

— Что именно?

— Я знаю, что ты хочешь вернуть свою мать. Мы должны достать ее из кэндлстона, и я тебя не подведу.

Проспав несколько часов в одном из мотелей Миссулы, Билли вскочил и сел на кровати. Ему снились молнии — стремительные вспышки света на чернильно-черном небе. Сначала сон был мирный, точно далекая гроза, которую наблюдаешь в окне перед тем, как уснуть. Но затем молнии приблизились, норовя ударить его, в то время как он пытался укрыться в каких-то черных бесконечных тоннелях. Раскаленные добела стрелы били рядом, окружали и, наконец, загнали его в клетку из злобно пульсирующих прутьев чистого пламени. Один из прутьев дал ростки, точно у него вдруг выросли пальцы, и вцепился ему в грудь, сминая ребра и ударяя по каждому нерву, от кончиков пальцев на ногах до макушки.

Билли испустил слабый вздох и замотал головой. Фу-ты! Это почище звонка будильника.

Встав с кровати, он потянулся и зевнул во весь рот. Губы пересохли. Он поглядел на Уолтера, завернувшегося в одеяло, как гусеница в кокон. Мать Билли спала на второй кровати, повернувшись на бок и обнимая две подушки разом. Профессор расположился на раскладушке у двери. Его подушка свалилась на пол, а из-под одеяла торчала голая нога.

Билли протер глаза и наклонился, чтобы взглянуть на циферблат будильника, стоявшего на тумбочке. Шесть пятнадцать. Он встал и поскреб голову. Как мне не хочется их будить, но нам пора двигать. Пусть поспят еще немного, пока я буду в ванной.

Билли потащился в ванную, где горел свет, который они забыли выключить перед сном. На пути ему попался открытый чемодан профессора с книгой, лежавшей поверх одежды, — дневником Мерлина. Свет из приоткрытой двери падал на дневник.

Старинная книга была открыта на первой пустой странице. По крайней мере, так было совсем недавно. Билли глянул на ярко освещенную страницу желтоватого пергамента. На ней появился затейливый шрифт! Он подскочил к чемодану и опустился на колени, чтобы прочесть его.

— Мам! Профессор! Уолтер!

— Что? Что? — Мама успела только сесть на постели, Уолтер — застонать, а профессор уже подходил, приглаживая волосы и заправляя в брюки рубашку. Встав на колени, он на ощупь отыскал в чемодане очки. Пока он их надевал, подскочила мама.

Билли начал читать, сдерживая дыхание.

— «Никто не приставляет заплаты к ветхой одежде, отодрав от новой одежды, а иначе и новую раздерет, и к старой не подойдет заплата от новой. И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие, а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут, но молодое вино должно вливать в мехи новые, тогда сбережется и то и другое. И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого, ибо говорит: старое лучше». [3] Евангелие от Луки.

Профессор вздохнул и поднялся, медленно снимая очки.

— Весьма любопытно. — Он шагнул к ванной и открыл дверь настежь, чтобы было светлее. — Это отрывок из Библии, — объявил он. — Одна из притч Христовых.

— И что это значит? — спросила мать Билли, водя пальцем по строчкам.

— У меня есть кое-какие догадки. Удивительно, что цитата дана в современном переводе, который появился через много лет после Мерлина.

— Да, проф, но разве в книге не говорилось, что мы сможем читать ее на современном языке? — раздался сонный голос Уолтера с другого конца их номера.

— Верно, Уолтер, вы правы. Какое, однако, удивительное явление: старый пророк изыскал способ сделать новую запись в книге через пятнадцать сотен лет, к тому же на незнакомом ему диалекте. Хотя, я полагаю, если рука способна начертать писания на стене вавилонского дворца, то всякое возможно.