Брайан Дэвис - Кэндлстон — пожиратель света

Билли, потирая заспанные глаза, повернулся к учителю:

— Рука, профессор?

— Да. Об этом тоже рассказывает Библия. — Профессор снова надел очки и наклонился, чтобы перечитать текст. — Хорошо, что Мерлин освоил наш язык. Если бы он написал это по-латыни, мне пришлось бы ворошить старые пыльные учебники, чтобы прочитать его послание.

— Ну так что же это значит? — Мать Билли убрала руку со станицы и поднялась.

— Я знаком с традиционными трактовками этого отрывка, но затрудняюсь ответить, как они применимы к нашей ситуации. Поскольку мы ограничены во времени, мне бы хотелось обдумать это, пока мы готовимся к отбытию. Я поделюсь своими соображениями по дороге в университет.

Пока взрослые убирали постели, Уолтер сидел на своей кровати, зевая и потягиваясь. Билли знал, что ему нужно собираться, но не мог оторваться от книги. Впервые она заговорила не стихами, а прозой, и все же каждое слово этого послания было не менее загадочным. Может быть, оно продолжается на следующей странице…

Тайны непознанного влекли Билли, точно груз весом в тонну, висящий у него на шее. Следующая страница, пока неоткрытая и безмолвная, призывала его, как прекрасные сирены Одиссея. Одна часть сознания Билли решительно требовала, чтобы он перевернул страницу, в то время как другая шептала: «Нет, Билли. Это опасно». Он вспомнил предостережения, начертанные собственной рукой Мерлина, но это были тихие, далекие голоса, не то что вопли фурий у него в голове, тянущих его на следующую страницу. Да и само предостережение, казалось, лишь усиливает искушение. Что такого страшного может случиться, если он пренебрежет им? Если не попробовать, так никогда и не узнаешь. И никто не узнает. Разве это не трагедия — не познать мудрость, которая сама просится тебе в руки?

Пальцы Билли, негнущиеся, но дрожащие, приподняли страницу за уголок, несмотря на битву, не стихающую у него в голове. Они двигались как бы сами по себе, не слушаясь его, и лезли туда, куда он запрещал.

Он перевернул страницу и испустил протяжный выдох, словно только что закончил великую битву, но, прочитав новые строки, он понял, что проиграл.

— Уильям! — позади раздались тяжелые шаги профессора. — Уильям! Страница еще не закончилась!

Билли не отвечал. Он едва мог дышать. Судорога крепко сдавила ему горло, перекрыв кислород. Когда, наконец, легкие загорелись, прося пощады, Билли разинул рот и смог сделать глоток бесценного воздуха. Он вдыхал, пока от усилий не закружилась голова. Каждое из прочитанных им слов стучало у него в мозгу, как молоток судьи после оглашения смертного приговора.

Теплое дыхание профессора коснулось затылка Билли.

— Уильям, я боюсь, что это дурные новости. Открытая вами страница содержит ужасное пророчество.

— Ага, — отвечал Билли еле слышно, — я уже догадался.

Мать Билли и Уолтер подошли ближе, а профессор стал читать вслух:

Профессор взял дневник, захлопнул его и резким движением сунул под мышку. Его лицо покраснело, глаза сузились.

— Отныне я буду всегда держать книгу при себе. — Закрыв свой чемодан, он понес его в ванную. — Если не возражаете, я пойду первым. Я быстро. Мне бы хотелось скорее выйти на улицу, дабы обдумать положение дел наедине. — И он захлопнул дверь, оставив их в темноте.

Уолтер вскочил на свою кровать и зажег свет. Мама протянула к Билли обе руки, подняла его на ноги и обняла за плечи. Он знал, что она хочет утешить его, но все было напрасно. Он снова проиграл бой, на этот раз с самим собой. Он мысленно ругал себя последними словами, чувствуя себя слабым, беззащитным и загнанным в ловушку, точно зверь в клетке, гордый и жалкий одновременно, и превыше всего — безмерно самолюбивый.

Когда профессор вышел, он посмотрел на Билли с грустной улыбкой и похлопал его по спине. Пусть он ничего не сказал, но его прикосновение было словно бальзам на рану. Жгучая боль притупилась, но огромный, неподъемный груз продолжал давить. Профессор оделся и отбыл, а они, по очереди заскочив в ванную, вскоре присоединились к нему.

Билли вышел в холодное и темное монтанское утро с чемоданами в обеих руках. Уолтер шел следом, отстав на несколько шагов. Билли бегом пересек стоянку. У него зуб на зуб не попадал, когда он догнал профессора.

— Бррр! Два градуса мороза, наверное, на улице.

Профессор открыл заднюю дверь их арендованного джипа и взял у Билли один чемодан.

— Четыре градуса, Уильям. По Фаренгейту, естественно.

Билли швырнул второй чемодан в машину.

— Четыре градуса, профессор? Вы и правда все на свете знаете?

Профессор указал на табло на крыше банка через дорогу.

— Я всего лишь принимаю к сведению сообщения местных метеорологов. С тех пор как я вышел, температура продолжает понижаться.

Билли посмотрел на табло, показывающее температуру воздуха в виде дрожащей цифры. Четверка мигнула и превратилась в тройку.

— Вот то-то! Я почти угадал!

— У нас тут не конкурс на должность метеоролога, — заметил Уолтер, — давайте пошевеливаться, а то я умираю с голоду.

Билли сбегал обратно в мотель и принес Экскалибур в длинном ящике из-под цветов, который они нашли на помойке возле проката машин. Последней прибежала мама, ежась в холодном гулком воздухе.

— Уолтер проголодался, мам. — Билли ткнул пальцем в тощий живот друга. — Как обычно.

— Мы купим что-нибудь вон в той закусочной. — Мама показала на яркие неоновые огни дальше по улице.

— Мне только горячего чаю, больше ничего не надо, — сказал профессор, зябко ежась.

Наскоро залив бургеры апельсиновым соком, они поехали в университет. Мать Билли старалась не пропустить по пути указатели на университетский кампус, профессор, прямой как палка, сидел рядом с ней на пассажирском сиденье, а Билли сзади с Уолтером. Он не спускал глаз с учителя. Профессор неотрывно смотрел вперед, сжимая под мышкой книгу — дневник Мерлина.

Билли хотелось заговорить, но чувство робости и вины не позволяли ему сделать этого. Толкнув Уолтера локтем, он шепнул:

— Спроси профессора про книгу!

Уолтер кивнул.

— Эй, проф! Так что там со старой одеждой и новым бурдюком?

Профессор обернулся, высоко подняв брови:

— Боюсь, на этот вопрос я не могу ответить ни вам, Уолтер, ни кому-либо еще. По крайней мере, пока.