Моранн Каддат - Сказания о Хиль-де-Винтере

Ноктурнус не нашелся, что на это ответить, и так и стоял, наблюдая, как четыре его лучших жеребца без труда, играючи, догоняют скакуна незнакомца.

Первый его конь, Ночной ветер, огромной черной тучей нагонял чужого коня. С того летели клочья пены, он выбивался из сил, пытаясь отстать от преследователей, но тщетно. Черный жеребец настигал его, как черная ночь настигает все, что есть у нее на пути.

В полукорпусе от него несся Дневной Ветер. Он не уступал Ночному ни в силе, ни в скорости, и бежал чуть позади лишь потому, что был слегка с ленцой, ведь не зря он был цвета белоснежного зимнего бурана, в который хочется укутаться в теплый плед и никуда не ходить.

Еще чуть позади мчался серый в яблоках Утренний Ветер. Он всегда следовал за Днем, и мог бы быть самым быстрым из всех коней Ноктурнуса, если бы не само воплощение конского идеала — Ночной Ветер. По сравнению с ним Утренний был сухим и мелким, и как следствие — его отличала меньшая мощь.

Последним мчался Вечерний Ветер. В бешеном галопе он распластался над выжженной землей, как огненно-рыжий закат, пытаясь догнать остальных. Он шел последним потому, что Ноктурнусу удалось схватить его, и жеребцу стоило огромных усилий вырваться. И вот, когда он уже поравнялся с Утренним Ветром, его Ночной брат, мчавшийся впереди всех коней Ноктурнуса, в грандиозном прыжке столкнулся со взмыленным скакуном чужеземца. Мгновение — и вороной пришелец повержен наземь, сбитый с ног таким же черным Ночным ветром, и в ту же секунду все кони Ноктурнуса потеряли к зашоренному жеребцу всякий интерес, позволив тому беспрепятственно вернуться к хозяину.

— Браво! — Крикнул незнакомец, потянулся хлопнуть по крупу гарцующего мимо Ночного ветра, но тот дернулся к нему, в надежде достать путника острыми, как бритва зубами. Чужестранец проворно увернулся.

— Браво! — Еще раз театрально крикнул он, обращаясь на этот раз к пастуху. — Ваши кони выше всяческих похвал. Я и не ожидал, что найду их здесь.

Ноктурнус не совсем понял, что имел в виду незнакомец в плаще, но переспрашивать не стал.

— Вот уже четвертый год, как я ищу замену своему коню, — пояснил он, заметив непонимание на лице юноши. — Он постарел, и пора дать ему отдых. Четыре года назад он вдруг надолго исчез, и я уже думал, что больше его никогда не верну себе. Но кажется, удача улыбнулась мне, мой конь снова со мной, хотя он уже давно не так резв, как, скажем, десять лет назад.

Разглядывая озадаченное выражение, застывшее на лице пастуха, незнакомец пояснил:

— Мой конь, так сказать, был Вольным Ветром, если ты меня понимаешь. Бродил, где ему вздумается, не запертый в стойле. И судя по твоим жеребцам, бродил он с вашими кобылицами.

И тогда Ноктурнус, наконец-то понял, в чем дело. Он вспомнил, как однажды к его табуну прибился дикий конь. Дело было ночью, когда он перегонял табун с одного пастбища на другое, когда заметил, что за ними уже долгое время следует еще одна лошадиная тень. Конь шел за ним полночи, внося смуту и хаос в иерархию табуна и подъедая отборную пшеницу, которой Ноктурнусы кормили своих коней. А после — конь отбил от табуна четырех кобылиц.

— К нашему табуну никогда не прибивались чужие кони. И если вы судите о родстве лишь на основании масти, думаю, вы ничего не смыслите в лошадях.

Незнакомец в плаще оглушительно расхохотался. В его смехе, что правда, не слышалось нот радости, и Ноктурнусу даже показалось, что рука его дернулась к ножнам на поясе. Юноша и не сомневался, что такие, как этот, вопреки северным законам носят оружие.

— Конечно, не по масти! Посмотри на этих четырех красавцев, а теперь — на своих грузных тупоголовых жеребцов!

Ноктурнус залился краской гнева за своих жеребцов-производителей.

— Что толку в их длинных спинах и хороших ногах, если их головы напоминают коровьи, или еще того хуже — бесформенные глыбы ракушечника! И взгляни теперь на моего старого друга — его высоко посаженный хвост, словно плеть, а эта благородная редкая грива в противовес ненужной косматости твоих жеребцов, как у одичалых пони, и самое главное — только вглядись — этот благородный вогнутый профиль. Где ты видишь его у своих чурбанов для пахоты?

Тонкая жилка на виске у Ноктурнуса вздулась и запульсировала. Его лучших в округе коней еще никто не смел называть чурбанами для пахоты!

И все же Ноктурнус задумался. И было над чем. Ведь если незнакомец не врал, и в жилах четырех Ветров текла кровь его коня, он имел на них права. А именно: по северному закону один из этих четырех прекрасных жеребцов должен был принадлежать ему.

Сердце Ноктурнуса ухнуло в пятки — он вспомнил наказ отца ни за что на свете ни продавать, ни, тем более, отдавать жеребцов.

Незнакомец словно читал его мысли, как раскрытую книгу.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я проделал такой долгий, а главное, трудный путь в ваши края вовсе не затем, чтобы полюбоваться на потомков моего любимца и уехать ни с чем. — Заявил он, алчно косясь на пробегавшего мимо Утреннего ветра. — Тем более что дни моего коня сочтены, и я не уверен, что у него хватит сил донести меня обратно домой, дорога неблизкая.

С этими словами незнакомец похлопал своего коня по шее, но получилось у него это как-то не особенно душевно, словно он уже прощался с еще довольно бодрым жеребцом.

Ноктурнус попытался отделаться от приезжего малой кровью.

— Если желаете, я могу выбрать вам подходящего коня из табуна и довезти на нем, куда вашей душе угодно. Вон тот, совсем еще молодой…

Незнакомец схватил Ноктурнуса за руку, давая понять, что он не шутки приехал шутить.

— Я считал, что для вас, северян, закон — дело чести.

Наш пастух, сам неслабого десятка, с трудом вырвал руку из цепкой хватки незнакомца.

— Ваш конь слишком субтильный, чтобы произвести таких прекрасных мускулистых жеребцов!

— Ты хамишь мне, парень, — процедил сквозь зубы путник. — Я отношу это на счет твоей молодости и неопытности и забываю об этом, чтобы у твоей семьи была возможность выжить этой зимой. Я дам тебе за черного тысячу золотых, и дело с концом.

«Тысячу золотых, тысячу золотых», — звенело в ушах у юноши. Он и подумать не смел, что в мире существуют такие громадные деньги, и, что тем более, их могут предложить ему. Когда прошла эйфория от мыслей о жизни, которая у них начнется, будь у них с отцом и братьями гора золота, он вспомнил наказ отца. «Пусти их на наше поле с пшеницей, но не продавай».

— Я не могу этого сделать, — тихо, но отчетливо сказал Ноктурнус, отгоняя от себя мысли о сладкой жизни.

— Что? — Незнакомец не поверил своим ушам. — Повтори еще раз, что ты сказал, парень, я что-то не расслышал.

— Я не продам вам его даже за три, нет, четыре тысячи, — после паузы выдавил из себя Ноктурнус. — Это не мои кони, и у меня нет прав ими распоряжаться.