Алёна Алексина - Игра со Зверем

— Ну вот, почти готово! А ты переживала.

— У тебя очень нежные руки… — она сказала это задумчиво, словно не веря. — Так странно.

За все эти бесконечно долгие дни до Кассандры не дотрагивался никто кроме Амона, а его прикосновения сложно было назвать не то что ласковыми, но даже просто гуманными. Поэтому обращение Андриэля казалось несвойственными этому новому миру, в котором несчастную рабыню сопровождали только боль и обида.

— Почему странно? — с улыбкой удивился сидящий сзади мужчина и осторожно стянул огненные пряди кожаным ремешком. — Ангелы умеют быть нежными.

Теплое дыхание коснулось виска. Прохладные пальцы отвели от уха несколько не забранных в косу волосков. Девушка застыла, замер и её собеседник, не приближаясь, и не отстраняясь.

— Очень нежными, — тихо сказал он.

Бедная невольница боялась повернуться, и не знала, что сказать.

На счастье где-то совсем рядом хрустнула сухая ветка. Может, Шлец пошел уединиться, а может, какая-то живность, которой в здешних лесах водилось немало, мимо пробегала.

Риэль отстранился.

— Все готово, — обычным голосом сказал он, и вложил в руку девушке гребень. — Пользуйся. Если понадобится помощь — обращайся.

— Спасибо.

Кэсс нашла в себе силы благодарно улыбнуться, но все же осталась сидеть на прежнем месте с деревянной спиной. И не шелохнулась, пока мужчина не ушел. Однако едва он скрылся за деревьями, сразу потерла висок в том месте, где ещё не остыло тепло чужого дыхания.

— Лучше бы ты и дальше меня не замечал, — растерянно произнесла она. — Так я, по крайней мере, не боялась. Или это обычная мнительность?

Стоявший в нескольких шагах от студенца Амон задумчиво смотрел на рабыню. В отличие от неё он прекрасно видел лицо ангела, и мог точно сказать, что мнительностью здесь не пахнет. Очень уж хорошо было знакомо выражение, застывшее на лице заклятого друга: голод и желание. Пристальный взгляд зеленых глаз прожигал нежную белую шею невольницы. Но по всему было видно — Андриэль боролся с лютым вожделением точно так же, как когда-то боролся с ним демон. И, похоже, столь же бесславно проигрывал битву.

Зверь внутри рвался, дрожа от бешенства. Хорошо, что за сотни лет сложилась привычка сдерживать его животную ярость. Довольно сходить с ума из-за какой-то человеческой девки. Если ангел попросит ее — он отдаст, потому что в противном случае… Он перевел взгляд на свои руки, уже залившиеся синильной чернотой по самые локти. Успокоиться. Нужно успокоиться. Глянцевитая чернота медленно, неохотно отступала, бледнела, приобретая все больше сходство с человеческой кожей. Не из-за чего впадать в исступление. Нужно лишь выкинуть из головы все те мысли, что он прочел в потрясенном взгляде карих глаз.

Не читать ее больше. Не слушать ее дыхания. Хватит.

Когда демон вернулся в лагерь, Кэсс спала мертвецким сном. У костра одиноко сидел Андриэль и невидяще смотрел в огонь.

— Не спится? — безо всякого интереса спросил демон.

Ангел повернулся.

— Амон… я знаю, ты можешь убить за эти слова, но… отпусти ее. Пока не поздно. Ты же с ней никак не связан. Одна ночь ничего не меняет.

Он ждал этого разговора, но почему-то все равно оказался к нему не готов. Непроизвольно напрягся и с глухой угрозой в голосе спросил:

— Да ты никак воспылал?

Риэль поморщился:

— Зачем ты так? По большому счету ведь тебе нет в ней никакой нужды. Рано или поздно она сломается, и ты мгновенно утратишь интерес…

— Ты прав, — легко согласился демон. — Но мне не даёт покоя любопытство. Когда это произойдет? Рано? Или все-таки поздно?

— Ты готов ради любопытства ее погубить? — он вскинул на друга полные гнева глаза.

— Как будто бы ты никогда ничего подобного не делал, — лениво потянулся Хозяин Кассандры. — К тому же, с чего ты вдруг решил, что если я её отпущу, она пойдет за тобой? Девчонка-то строптива, как необъезженная лошадка.

Разгневанный ангел открыл было рот, но тут Амон, вроде как себе под нос, но так чтобы собеседник слышал, пробормотал:

— Точнее, уже объезженная.

Ему нравилось смотреть, как бесится Андриэль. В нем, конечно, не живет Зверь, и побороть гнев такому проще, но все равно — дивное зрелище. Особенно, если вспомнить, как он своими погаными лапами прикасался к той, за которую друг недавно едва его не убил.

— Какая разница, за кем она пойдет? — прошипел тем временем его друг. — Позволь ей самой решать…

— Риэль, опомнись, она — человек. Она не умеет решать. У неё нет свободы воли.

— Очень интересное заявление, особенно после того, как она дважды от тебя сбегала…

Демон повернулся.

— Шрамы не чешутся? — он многозначительно посмотрел на выглядывающие из-под распахнутого ворота рубахи безобразные рубцы, поднимающиеся к правой ключице ангела.

Тот закусил губу, а потом, словно больше не оставалось другого способа добиться-таки своего, с неохотой напомнил:

— Ты же знаешь, что будет, когда мы придем в столицу, и у нее спросят, кто привел ее в этот мир. Ей даже не придется…

— Замолчи.

— Я предлагаю сделку, — друг повернулся, и глаза его горели нехорошим огнем. — Дай ей волю хотя бы на время. А взамен я сохраню тайну о том, что ее проводник в этот мир… ты.

Амон молчал.

— Или все-таки хочешь оставить ее себе?

— Я подумаю, — коротко ответил он, и беспечно вытянулся на влажной от вечерней росы траве.

Риэль смотрел, как спокойно и ровно вздымается широкая грудь, и думал, что такую упрямую, бесчувственную, жестокую и самоуверенную сволочь природа явно создала по ошибке.

К середине следующего дня Кэсс с удивлением заметила, что лес начал редеть, вековые дубы и сосны отступали, выпуская вперёд молодую поросль и кустарник, а скоро и юная зелень осталась позади — путники выехали из надоевшей чащи. Зелёные холмы раскинулись до самого горизонта. Мягкие пологие вершины кое-где подрагивали ветвями веселых березняков, низины серебрились круглыми кустами ивняка. Красиво. По зеленым холмам, извиваясь и петляя, бежали узкие ленты дорог, которые все до одной тянулись к огромной серой громаде, чернеющей на фоне яркого полуденного неба.

— Это город? — возбужденно спросила девушка. — Город?

Амон кивнул.

О, как жадно она всматривалась! Не мудрено, ведь за все эти долгие недели уже стало казаться, что здешний мир состоит только из бесконечного леса и едва видимой дороги, петляющей между деревьев.

Неужели сегодня она сможет лечь на настоящую постель, а не на грубое шерстяное одеяло? Неужели можно будет помыться в бане, а не плескаться, обтираясь немеющими от холода руками в очередном ручье? Неужели можно будет поесть за столом, а посидеть на настоящем стуле или скамейке? Неужели, неужели, неужели?!