Александр Бруссуев - Мортен, Охвен, Аунуксесса

Внезапно подступила усталость. Я присел на один из поваленных стволов и закрыл глаза. Меч, до сих пор обнаженный, сам постепенно становился чистым. Кровь то ли действительно поглотилась, то ли стекла без следов.

— Живой? — спросил меня Охвен, выбравшийся из-за завала деревьев. — Не поранил тебя зверь?

— Живой, — не открывая глаз, ответил я. — Не поранил.

— Олли! — закричал Охвен, подойдя к стоящей поодаль мощной сосне. — Ты-то как? Слезай скорей! Или штаны намочил и теперь примерз?

Сверху послышалась возня, и полетели вниз, кружась, обрывки коры и хвоинки.

— Штаны вроде сухие, но не удивлюсь, если я ошибаюсь.

Олли Наннул спрыгнул на землю:

— Вот это было зрелище! Я от страха чуть в сову не превратился — так захотелось улететь подальше. Умер? — он носком сапога осторожно толкнул обезглавленное туловище. — А, хорошо!

— Ааааа! — свирепо прорычал я через усилие.

Олли дернулся и отпрыгнул от оборотня.

— Давай, беги за стражниками! Потом полюбуешься! — прикрикнул Охвен. — Да не забудь тот костер запалить, что мы подготовили. Пусть они сразу заметят огонь и начинают выдвигаться. По дороге их перехватишь и объяснишь что почем.

Олли подхватился и, нелепо задирая ноги, убежал в темноту, не забыв, впрочем, прихватить с собой горящую головню.

Мне становилось не совсем хорошо, то есть, совсем не хорошо: не было сил утереться от чужой крови, да вообще сидеть. Я повалился набок и уже, как сквозь закрытую дверь, слышал взволнованный голос Охвена:

— Ты что это, Мортен?

Хотел ответить, но не смог, провалился в липкую, насыщенную монотонным гулом черноту. Я уже не чувствовал, как испуганный Охвен лихорадочно рвет у меня на груди одежду, пытаясь отыскать рану, потом прижимает ухо к моему сердцу и, сначала удивляется, а чуть позже радуется тому, что оно бьется ровно, и дыханье мое, как у спящего. Укладывает меня на свежесрубленный лапник у костра, осматривает свой меч и прячет в ножны.

Тут-то и набежали ожидающие моего знака воины. Олли их встретил у нашего сигнального костра. Не стали они ждать в деревне, когда услышали первый вопль оборотня. Помня о погибшем товарище (в этом они теперь уже не сомневались), они устремились на помощь к Охвену, подбадривая себя недружелюбными по отношению ко всякой нечисти криками. Когда же увидели огонь, зажженный Олли, то обнажили клинки, горя желанием разнести весь лес по щепочкам.

— Быстро же вы домчались! — приветствовал их Охвен.

— Показывай, что тут у тебя произошло! — ответил главный, Эйнар Сокол, прозванный так, потому что обладал поистине удивительно острым зрением. — Мы ожидали увидеть настоящий Рагнарек, а здесь, как я погляжу, пацан у костра спит. Просто благодать!

— Взгляни-ка лучше вот на это тело! — махнул рукой Охвен и осветил факелом нанизанное на кол обезглавленное туловище монстра.

Каждый викинг, подойдя посмотреть, посчитал своим долгом пнуть останки чудовища, внутренне сожалея, что не ему довелось посчитаться с этой тварью.

Охвен рассказал, как было дело: изловили они с парнями оборотня, а потом надругались над ним. То есть Олли с Мортеном держали зверя за уши, а он, Охвен, запихнул в противящееся существо осиновый кол. Для пущей важности еще и голову отрезали.

— Смотрите! Он превращается! — сказал деревенский знахарь, увязавшийся с воинами.

То ли волшебная сила полной луны перестала действовать, то ли смерть уменьшила власть над телом звериной натуры, но чудовищный облик стал меняться: вместо лап появились руки и ноги, фигура постепенно утратила всякое сходство с хищной тварью. Спустя некоторое время перед их взорами появилась обнаженное мужское тело, изуродованное колом в груди и отсутствием головы. Но сама голова не изменилась: как скалила она свои ужасные клыки, закатившись под бревно, так и осталась: зверь — зверем, ничего человеческого.

— Короче так, парни! — подал голос Эйнар. — Надо бы от греха подальше всю эту непристойность сжечь без остатка.

— Подождите! Мне нужно сделать кое-что с этой головой! — возмутился знахарь и вытащил голову оборотня за огромный выступающий из пасти клык. — Как же вы смогли удержать его за уши — ведь ух-то одно?

Пока складывали поленницу, перетаскивали тело, не вынимая из него кола, знахарь, засучив рукава, выдрал из пасти все клыки, состриг несколько горстей жесткой щетины.

— Эх, жалко, когти не успел достать, сердце и печень вытащить! — бормотал он себе под нос, сокрушаясь.

Когда жаркое пламя поглотило останки оборотня, включая и брошенную в огонь обезображенную голову, Эйнар спросил, указывая на Мортена:

— А чего это герой твой все спит?

— Его, случаем, зверь не цапнул? — оживился знахарь.

— Нет, я проверил — ни укусов, ни даже царапин не нашел, — ответил Охвен.

— Мда, — задумался врачеватель. — Вообще-то для полной безопасности в воду бы его надо отнести.

— Утопить, что ли? — поинтересовался Эйнар.

— Я тебе — утоплю! — насупился Охвен.

— Да нет! Чтоб вода всю скверну вымыла! — почесал нос знахарь

— Так давайте в море его кинем! И идти недалеко! — не унимался Эйнар.

— Я тебе — кину! — прищурил глаза Охвен.

— Вообще-то надо в проточную воду. Вроде бы в ручей, — задумался знахарь. — Точно в ручей! Вся нечисть с него мигом смоется.

— А, может, сначала тебя туда попробовать? Вода-то в ручье и летом ледяная. А уж сейчас — и подумать страшно, — Охвен упер руки в бока.

— Да что ты заладил? Мы что — убить его хочем? — даже обиделся Эйнар.

— А кто только что предлагал его утопить?

— Ладно! Хватит! — взвился знахарь неожиданно грубым и громким голосом. — Убивать Мортена никто не собирается. Но в ручье все же придется прополоскаться. Для его же блага. Да и нам всем спокойнее будет.

Охвен, понимая, что придется подчиниться, только в сердцах махнул рукой.

Когда костер догорел, разворошили угли, убедившись, что все останки превратились в пепел. Сделали носилки, куда и погрузили все так же спящего Мортена, и пошли к деревне, рядом с которой протекал ближайший ручей. Чуть не забыли Олли, который так увлекся созиданием виршей про ночное событие, что не заметил бы своего одиночества.

О том, что меня опускали на рассвете в ручей, я узнал только по рассказам, да по тому, что жар у меня после этого держался несколько дней. Несмотря на то, что, старательно отмочив в ледяной воде, меня насухо растерли меховыми рукавицами и обмазали грудь, спину и пятки барсучьим жиром, я заболел. Начал я болеть в хижине у Охвена, где с трудом пришел в себя лишь ближе к вечеру. Далее перебазировался домой, едва передвигая ноги и опираясь на подставленное плечо. Пил горячее молоко с медом и никак не реагировал на радость близких и ровесников по поводу своего подвига. Сначала я даже не понимал, о чем речь. В том, что удалось снести голову оборотню, ничего особо выдающегося не видел. Меня больше волновало, что Рисса не приходила навестить ни разу. А на меня приходили смотреть, как на диковину. Мама близко никого не подпускала, потому что я большую часть времени был очень занят: лежал под одеялом и спал. Предприимчивый знахарь принес родителям облагороженный кожаным шнурком клык оборотня: