Александр Бруссуев - Охвен. Аунуксиста

Охвен дунул еще раз и начал отступать к стене. Дальше двигаться было некуда: под ногами Торн, сзади стена. Внезапно резкая боль пронзила ногу, заставив его упасть на колено. Отбив вражеские клинки сверху, он резким движением головы посмотрел, что же происходит? Милая незнакомка вырвала меч из рук Торна и нанесла удар Охвену сзади, теперь бросила оружие и закрыла лицо руками. Вот ведь как, предупреждал мудрый кузнец!

Пораженный мечом вождя, который всегда был исправно остер, под колено, Охвен, как ни странно, не поддался ни панике, ни страху. Нога быстро немела, но сознание как бы раздвоилось и замедлилось. Карел прыгнул в ноги наседающим врагам, поймал на острие потерявшего равновесие воина, полоснул дагой по ноге другого. Перекувырнулся и прыгнул обратно, отталкиваясь одной ногой. Другая как бы отсутствовала и даже мешала. Прыжок был защищен с боков медленно оседающим умирающим неприятелем и другим, который непроизвольно задрал увеченную ногу. Едва упершись в стену, Охвен укоротил на голову и его. Согнув свою раненную конечность, он установил ее на тело вождя. Пусть не обижается потом, что у него в ногах валялся, Охвен скажет даже, что вытирал об него свои ноги.

Только вот доведется ли сказать? Голова кружилась, мелькающие мечи норовили ужалить, но Охвен отбивался и сам наносил выпады, не слыша вокруг ничего. Он дунул в дудку еще раз, но не услышал ни звука. Факел стал гаснуть, или на него налили крови, потому что свет вокруг стал красным. Начала дрожать и другая нога, Охвен оперся на спину, отвлеченно обратил внимание, что чей-то меч ударил его прямо по голове, но одновременно попал и по скале, поэтому не смог довершить задуманное. Зато Охвен бросил свою дагу и отметил, что она вонзилась прямо в открытый рот обидчику. Еще один раз он отбил удар, более не в состоянии поднять свой меч, вздохнул и обессилено уронил руки. Никто не воспользовался этим. Благородные! Появилось лицо Ивальда с перекошенным в крике ртом. Потом возник Рогатый, тоже непривычно взволнованный. Потом пришла темнота.

Эти вирши были всем для Охвена. Может быть, они беспрестанно звучали в голове, а, может, звучала лишь одна фраза, притягивающая все остальные слова. И было непонятно, воспринимал он каждую строку отдельно, либо весь стих сразу отпечатывался в мозгу, как клеймо, налагаемое на кожу. Охвен жил только этими виршами, старясь уловить нечто ускользающее то ли в явь, то ли в смерть. Иногда откуда-то издалека доносились голоса, сливающиеся с шумом, произносившие непонятные слова: «ложи, ложи», «брызги», «привязать». И еще был слышан смех. Но Охвен не мог понять никакого смысла в этом, потому что главное было совсем в другом: «Нам бы жить…» Но и эту важную вещь постичь он был не в состоянии. От своего полного бессилия ему хотелось заметаться и закричать, но строки снова и снова всплывали в сознании, тщетно заставляя искать объяснение. Только одинокая и никем не замеченная слеза вытекала у него из-под ресниц.

Охвен открыл глаза и увидел яркие, как звезды точечки огоньков. Впрочем, это и были звезды. Он нашел глазами Кол, находившийся на своем привычном месте и указывающий на север. Вокруг стоял равномерный шелест. Так слабо шипеть могут только волны, разрезаемые килем, когда дракар идет под парусом. Охвен попробовал поднять голову, чтобы оглядеться, но не смог — сразу же звезды закрутились, как в хороводе. Он закрыл глаза, чтобы опять не провалиться в беспамятство, и попробовал что-нибудь сказать. «Жить», — складывал язык звуки, но раздался лишь слабое шипенье, словно карел стал змеей.

— Ого, кто к нам вернулся! — раздался негромкий голос, который был явно знаком. Густав! Только он ночью бодрствует на дракаре, когда тот идет под парусом.

— Эй, пить! — снова тихо, но требовательно произнес кормщик.

Где-то рядом раздался шорох шевеления, и чьи-то нежные руки приставили к потрескавшимся губам Охвена смоченную в воде материю. Интересно, подумал молодой воин, кто же себе такие руки отрастил? Ивальд? Петья? Рог? Торн? Но додумать не смог, потому что провалился в крепкий сон, где совсем не надо было искать тайные смыслы, только спать.

Снова открыть глаза он смог только под вечер. Как ни странно, чувствовал себя Охвен гораздо лучше, хотелось пить и есть. Он пошевелил головой, и к нему сразу же подскочил Рогатый.

— Есть! — прошипел карел. — Пить!

— Что? — не расслышал норманн. — Не понял! Еще раз скажи!

Охвен был бы рад, но язык отказался шевелиться в сухом и шершавом рту.

— Пить он просит, дубина! — сказал Густав. — А, может быть, и есть!

— Ну-ка, пошевеливайся, — проворчал Рогатый. — Бульон ему дай!

Опять те же изящные руки поднесли ко рту чашку, наполненную ухой. Охвен, уловив запах, заволновался. Его волнение выразил желудок, который издал странные квакающие звуки.

— Ну, аппетит появился, значит, жить будет! — раздался голос Ивальда, и викинги дружно рассмеялись.

Охвен, не поднимая головы, влил в себя целую чашку деликатеса, даже вспотел с непривычки. Ему поднесли еще одну, в которой плавали измельченные кусочки рыбы.

Пока не накатила сонливость, Охвен решил сказать что-нибудь:

— Нам бы жить!

Его голос оказался услышанным не только им самим, но и стоящими рядом товарищами.

— Ну, вот, уже и голос прорезался.

Это проговорил Густав. Торн почему-то молчит. Торн! Охвен вспомнил искаженное лицо вождя, когда тот направлял меч ему в спину, потом безвольно лежащего у него в ногах, когда пришлось рубиться со взявшимся неизвестно откуда врагом.

— Что с Торном? — прошептал карел.

— Вождь! — прокричал Рогатый. — Тебя требует, подай голос!

— Ав-ав, — пролаял Торн. — Пока еще на месте я! Давай, поправляйся! Герой!

— Где мы? Что было? — спросил Охвен.

— Ну! — начал Рогатый, мастер выступлений. — Завтра будем дома! Все хорошо!

Потом кормщик, когда викинги разбрелись по своим местам, поведал, что произошло тем судьбоносным днем. Сам-то он отсутствовал, но, уже неоднократно наслушавшись историй, прекрасно знал, что случилось на самом деле.

Викинги, забавлявшиеся оружием на дворе, услышали злобный звук Охвенской флейты, но только посмеялись, вспоминая события прошлого вечера. Однако, насторожились придворные гвардейцы. И уже, когда Охвен дунул во второй раз, со всех ног помчались по направлению, откуда принеслись ужасные трели. Тут уж и норманны бросились следом.

Они ворвались в потайную залу на звуки мечей и крики раненных. Гвардейцы застыли в изумлении, им было непривычно видеть, на что способен не самый искусный из викингов, как им потом сообщил Ивальд. Восемь мертвых могучих воинов лежало у ног окровавленного молодого парня и в разных концах зала. Вышедшие из двери захватчики ощетинились мечами, но испытывали непонятную робость, видя судьбу их товарищей, и атаковали Охвена вяло. Когда же в зал ворвались гвардейцы и норманны, то конфузливость победила, враги, толкаясь плечами, устремились обратно в дверь. Тут уж викинги, мгновенно оценив залитого кровью Торна и упавшего на него сверху Охвена, бросились вслед, горя жаждой мести.