Томас Барнс - Хозяин тумана

Валяясь на куче тряпья, почти в бессознательном состоянии, он четко понял, что если бы все-таки дрогнул через мгновение и не смог сконцентрировать волю перед агрессией, лемуты окончательно подмяли бы его надломленную психику. Они сломали бы его волю и потом уже без всякого сопротивления растерзали безвольное тело.

Но он все-таки выстоял и остался самим собой.

— Кипис… — слабо прошептал принц с закрытыми глазами. — Ты жив? Где ты?

Несмотря на то, что квадратноголовый карлик был достаточно крепок физически, вряд ли шут смог бы оказать достойное сопротивление разъяренным голодным лемутам.

За аббата Фарсманса принц не волновался. Сильный человек в любой ситуации оставался сильным и смог бы постоять за себя. Но страшно было себе даже представить, как жестоко натешились бы люди-крысы, обнаружив в каком-нибудь укромном уголке его шута, этого безобидного причудливого человечка.

Он захотел узнать, что произошло за это время с его лучшим другом, и попытался вызвать на связь шута. Связаться с сознанием Киписа оказалось не так-то и просто. После схватки с лемутами принц едва мог собрать себя и привести ментальные способности к прежнему порядку.

Тем не менее, Таррейталу удалось сконцентрировать волю в тугой пучок, он постарался послать в мозг шута, наверняка спрятавшегося где-то в глухом месте, мысленный импульс такой силы, чтобы направленный сигнал позволил быстро отыскать старого друга, но и не был перехвачен лемутами, наверняка притаившимися где-нибудь неподалеку.

Кипис после длительных тренировок был способен принимать сигналы мысленной речи, но телепатических сил на ответный рикошет у него не всегда хватало. Поэтому Таррейталу пришлось довольствоваться лишь кратким, мгновенным контактом. Хотя и этого оказалось вполне достаточно, он успел удостовериться только в том, что верный шут жив, что по-прежнему находится где-то в безопасности, и тут же прекратил связь, чтобы никто не перехватил ментальную волну.

После этого ему удалось привстать на куче тряпья, брошенной прямо на холодный мраморный пол и осмотреться. Похоже, что здесь он еще никогда не оказывался. Восьмигранный Небоскреб отличался такими размерами, что даже Таррейтал, родившийся и выросший здесь, не мог похвастать тем, что знает каждый уголок.

Сейчас он понял, что его, находившегося без сознания, притащили в комнату, расположенную где-то прямо под крышей. Но где именно он находился, сказать пока было трудно.

Над головой нависал низкий закопченный потолок. В темных углах висели пыльные, мохнатые сети паутины. Недалеко чернело отверстие вентиляционной шахты, а в десятке шагов от него виднелось грязное, замызганное окно.

Мысленно он был еще в состоянии противоборства с лемутами. Чуждая, неумолимая воля стискивала его сознание пульсирующим кольцом, она по-прежнему ощутимо давила на затылок, как тяжкий гнет.

Несчастье, сваливавшееся на головы горожан, витало в воздухе тяжким грузом. Молодой принц и так испытывал невероятные душевные терзания из-за гибели почти всех своих подданных, а вдобавок к этому он сам попал в неволю.

«Им нужен твой рассудок… Хозяин лемутов мечтает заполучить твой мозг…» — всплыли из глубин памяти слова Фарсманса.

Что же теперь его ожидало? Что приготовила ему судьба?

Каждой нервной клеткой он ощущал неуверенность. Будущее пугало его, но Таррейтал, даже оставаясь в камере наедине с самим собой, не мог признаться себе в этом.

Он попробовал использовать телепатический канал, чтобы послать импульс аббату Фарсмансу, но стоило только настроиться, как внезапно какая-то властная волна налетела на его сознание, как вихрь, и сразу постаралась подмять под себя. Юноша испугано стал закрывать свой канал. Только это оказалось не так-то просто сделать. Таинственная сила не собиралась уходить от него, она не отпускала его ментальный луч. Некий невероятно жестокий мозг стремился прорваться к его рассудку, пытаясь оплести щупальцами несгибаемой воли.

Под воздействием этой силы сознание принца раскрылось, и он, помимо воли, был вынужден впустить в себя излучения внешнего мира.

В камере по-прежнему стояла мертвая тишина.

Но внутренний слух Таррейтала, активированный мощными волнами, внезапно ощутил неясный шум, суету, царившую в Небоскребе. Обыкновенный человек по-прежнему не уловил бы ничего, но он, со своим даром телепатии, услышал странную какофонию, наполнявшую все помещения многоэтажного здания.

Несмотря на мертвую тишину, казалось, со всех сторон доносится такой вой и визг лемутов, такое шипение, что на несколько мгновений ему даже заложило уши от шума.

Вдруг тишину нарушил грохот замка металлической двери, и в его камере появился рослый мутант. Черная, иссеченная продольными глубокими морщинами голова человека-крысы пружинисто покачивалась на плотно сбитом мускулистом теле. Он не сводил тяжелого взгляда с принца, и его выпученные красные глаза, как длинные ядовитые шипы, пронзали пленника бешеной ненавистью.

Угрюмый лемут с большим удовольствием прикончил бы молодого принца, это было видно по каждому его движению. Но в его тупом рассудке сидел четкий приказ, нарушить который он никогда не осмелился бы.

Мохнатая лапа схватила Таррейтала за одежду, и мощные пальцы резко подняли пленника.

— Дай мне воды, безмозглая тварь! — крикнул юноша, пытаясь освободиться. — Я хочу пить!

Вместо ответа на темной морде появилось злорадная ухмылка. Крысиная пасть раскрылась, и из глубины смрадной утробы вырвалось нечто вроде хриплого, скрежещущего смеха.

— Дай мне воды, хвостатый урод! — яростно повторил Таррейтал. — Крысиное дерьмо, почему ты не даешь мне воды!!!

Но черномордый снова издевательски захихикал. Он обдал юношу облаком зловонного дыхания, потом выволок из тесной комнаты и потащил его вниз по лестнице.

Морды всех лемутов, собравшихся в высоком зале и сидевших на корточках вдоль длинных стен, были удручающе одинаковыми. Таррейталу в первый момент показалось, что все они как-то похожи и совершенно не отличаются друг от друга.

Увидев принца, появившегося в дверном проеме, люди-крысы заверещали, начали толкаться и прыгать на месте. Все заорали что-то одновременно, не слушая соседа. Каждый мотал головой и вопил во всю глотку какую-то абракадабру на своем мерзком, скрежещущем языке.

Едкие вспыльчивые выкрики, вспышки животного гнева, хрип и визжание, все это сливалось в ушах принца в один сплошной, неудержимый поток непонятных слов. Этот шум, начавшийся как по команде, сначала напоминал монотонное колыхание басовых струн, а потом начал постепенно подниматься вверх, насыщаясь все более истеричными оттенками.