Василий Горъ - Нелюдь

Конечно же, я понимала, что все Нелюди — разные. Но тот, которого я знала лично, совершенно точно не ощущал нарастающей боли в промежутках между убийствами, не испытывал потребности кого-то мучить и не нуждался ни в каком ключе. А еще, вместо того, чтобы радоваться моим страданиям или пользоваться моими слабостями, он сочувствовал, помогал и защищал!

«Может, это следствие соперничества между двумя орденами? — мелькнуло в голове. — И они пытаются друг друга уничтожить, в том числе и чужими руками?»

Мысль, навеянная рассказами отца о придворных интригах, показалась мне здравой. И я попыталась вспомнить, как Кром относился к служителям Бога-Отца.

Перед глазами сразу возникло лицо отца Димитрия. И я криво усмехнулась: он их убивал. Там где видел. Но не хаял никогда…

«А чего хаять?» — мрачно подумала я. — «Увидел, убил, вырезал очередную зарубку и в путь — искать следующего…»

На душе сразу же стало ужасно горько. И я поняла, что не хочу считать Крома орудием, созданным Двуликим для уничтожения слуг Бога-Отца.

Закусив губу, я повернула голову и ненавидящим взглядом уставилась на символ Отца-Отступника — Посох Тьмы.

Выглядел он жутко: темное, почти черное дерево, блестящее от долгого употребления и похожее на сгусток мрака. Навершия, окованные сталью и горящие отраженным светом свечей. Центральная часть древка, покрытая бесчисленными зарубками — последними штрихами, поставленными рукой Крома в книгах чьих-то судеб.

Вглядевшись в эти штрихи, почти касающиеся верхней границы Пути, я вдруг вспомнила, что за то время, которое я провела рядом с Кромом, он вырезал на посохе не одну, а четыре зарубки!

Одну — после того, как убил брата Димитрия. Вторую — после того, как разделался с четверкой громил, пытавшихся стащить меня с коня на въезде в Меллор. Третью — после встречи с шайкой на выезде из него же. И четвертую — после того, как я чуть не сгорела на постоялом дворе у Сосновки…

Не знаю, как на постоялом дворе, а среди грабителей, отправленных Кромом в Небытие, орденцев не было точно!

«Значит, он — не орудие…» — облегченно подумала я. И улыбнулась…

Четвертый день третьей десятины третьего лиственя.

…Плечо начало ныть чуть ли не после первого же движения. Да, не особенно сильно, но круговые удары и блоки, требующие поднимать руки выше уровня лица, получались из рук вон плохо. Пришлось отложить посох в сторону и заняться разогревом мышц.

Я десяток раз повращал головой посолонь и противосолонь, покрутил плечами вперед и назад, несколько раз наклонился, потом опустился на колени, чтобы отжаться от пола, и вспомнил любимую присказку Кручи: «Если что-то делаешь — делай хорошо. Или не трать время на ерунду…»

Подумал, усмехнулся и снова встал: Голова был прав. А хорошую разминку надо было начинать с пальцев ног.

Скинул сапоги, поставил ноги на ширину плеч и принялся по очереди вкручивать стопы в пол.

Привычная, выполненная не одну сотню раз последовательность движений быстро настроила меня на нужный лад, и к моменту, когда я добрался до плеч, сознание балансировало на грани того самого состояния, которое Роланд называл Ощущением Пустоты: я чувствовал не только свое тело, но и все окружающее пространство.

Разогрел плечи, потом шею, несколько мгновений стоял неподвижно, потом полуприкрыл глаза и неторопливо перетек в стойку лучника, начиная танец Ветра.

Короткое, почти незаметное движение левой руки, в реальном бою сместившее бы летящий в лицо кулак на ладонь в сторону, не вызвало и тени неприятных ощущений. Удар правым кулаком в горло воображаемого противника и последующая подсечка — тоже!

«Здорово…» — отрешенно отметил я и… заставил себя сохранять тот же неспешный ритм: разогретое тело требовало движения. Причем быстрого и в полную силу…

… Захват за срамное место, рывок на себя с одновременным ударом пальцами другой руки в глаза получился ничуть не хуже, чем до ранения. И уход от удара противника, атакующего со спины — тоже. Поэтому последнее дуновение — заход за спину и удар, перебивающий ему позвоночник — я чуть было не выполнил в полную силу.

Увы, выдох, заменивший привычный полу-рев, полу-крик, тоже получился громковат: ее милость, мирно спавшая все время, пока я разминался, испуганно вылетела из-под одеяла и в мгновение ока вжалась спиной в изголовье кровати.

Рыжее облако волос, широко раскрытые глаза, закушенная губа и прижатые к груди руки выглядели настолько забавно, что я прервал первое дуновение танца Воды и опустил сжатые кулаки.

— А-а-а, тренируешься? — оглядев меня с ног до головы, облегченно выдохнула она и виновато улыбнулась: — А мне тут приснилось, что к нам ворвались оранжевые…

Я неопределенно повел рукой, показывая, что кроме нас в комнате никого нет, и… изо всех сил сжал зубы, чтобы не застонать: леди Мэйнария сонно зевнула и, смутившись, совершенно по-Ларкиному спрятала лицо в ладонях!

Перед моим внутренним взором появилась картинка из далекого прошлого:

— Почему ты прячешь лицо, когда зеваешь? — запрыгнув на постель сестры и пытаясь заставить ее опустить руки, обиженно спрашиваю я.

Ларка растопыривает пальцы, хитро смотрит на меня и притворно вздыхает:

— В эти моменты я бываю некрасивой…

— Ты красивая! Всегда-всегда… — восклицаю я, тут же оказываюсь в ее объятиях, зарываюсь носом в ее огненно-рыжую гриву и чихаю:

— Только, знаешь, волосы у тебя уж-ж-жасно щекотные…

Пальцы баронессы, прижатые к лицу, растопырились. Но вместо нежности и любви во взгляде появился… страх:

— Что-то не так? Н-на тебе лица нет!!!

— И не было никогда… — потерев шрам на щеке, угрюмо буркнул я, повернулся к ней спиной и вцепился в лежащую на столе нижнюю рубашку.

За спиной скрипнула кровать, потом по полу прошлепали босые ноги, и… спину обожгло прикосновение! Я вздрогнул, как от удара: оно было… ласковым! А руки баронессы — теплыми и нежными, как у Ларки!!!

— Кро-о-ом? Прости, я сказала глупость… — виновато выдохнула она мне в спину. — Кстати, мой папа говорил, что шрамы воина — это украшение. И свидетельство его доблести. А ты — воин. Настоящий…

Я сглотнул подступивший к горлу комок, закрыл глаза и… глухо пробормотал:

— Этих украшений у меня много.

— Вот и замечательно! Я буду гордиться, а остальные — пусть завидуют…

… Рука леди Мэйнарии касалась моей спины буквально несколько мгновений. А потом отдернулась.

«Ну вот, сообразила, что касается черного. Или Бездушного…» — подумал я и удивился: эта мысль почему-то дышала горечью!

Но разобраться с причиной этого ощущения мне не дали: за спиной раздалось смущенное сопение: